Назад Скачать

Рауль Мир-Хайдаров

Вода и жизнь

глава из мемуаров «Вот и все…я пишу вам с вокзала»

Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок!

И настанет время, когда

вода будет стоить дороже золота.

Ванга

У России две напасти –

Власть тьмы и тьма власти

В.Гиляровский

Мое детство пришлось на сороковые и начало 50-х годов прошлого века. Военное и послевоенное время – для тех, кто не знает историю своей Отчизны.

Многое видано, многое пережито, о многом передумано. Вот этим своим опытом и мыслями я делюсь с вами, мои читатели.

С 1906г. вплоть до 1911г. в Российской Империи прошла неоцененная потомками столыпинская реформа, коснувшаяся всех губерний России и земель от Урала до Тихого океана, а также Казахстана, прежде всего – огромного Казахстана. Наверное, в истории центральной России и Малороссии Петр Аркадьевич Столыпин оставил меньше следов, чем в Казахстане, Сибири, на Дальнем Востоке и в Крыму. Хотя, благодаря именно П.А.Столыпину, бедняки центральной России и Малороссии впервые в русской истории получили в собственность огромные земельные наделы на окраинах великой Империи.

Есть необходимость, хотя бы вкратце, рассказать о сути столыпинской реформы. По историческим меркам отмена крепостного права произошла в России совсем недавно, в 1861 году. Крепостное право отменил Петр Третий, муж Екатерины Второй, пробывший на царском троне всего полгода и не успевший даже короноваться. Умер он при невыясненных обстоятельствах, скорее всего, его убил граф Орлов, любовник Екатерины Второй. Ни царская история, ни советская не жаловали Петра Третьего, но этот монарх, на три четверти по крови – немец, успел принять за столь короткий срок около двухсот новых законов для России, включая отмену крепостного права. Убежден, 99 процентов россиян считают, что крепостное право отменила Екатерина Вторая.

Но крестьяне, получив волю, не получили землю, и страну постоянно сотрясали земельные бунты. Особенно проблема земли чувствовалась в центральной части и на юге России, называемой Малороссией. Там земли были в частной собственности и требовали выкупа, но таких средств, чтобы сразу наделить всех крестьян справедливо землей, не было. Надо быть объективным – выкупы пашни у крупных землевладельцев все же были, но это не решало проблемы в целом. Земельный вопрос перманентно перетекал в бунты, с каждым годом принимавшие все более ожесточенный характер. На решение начать реформы очень повлияли события 1905 года.

В Российской Империи свободные земли, не требующие выкупа, имелись только в Сибири, на Дальнем Востоке и на окраинах России. Реформы П.А.Столыпина назрели исторически, сложились и предпосылки для их начала. К этому времени вся Россия была охвачена сетью железных дорог – до Тихого океана, до Ташкента, до китайских границ. Реформы, начатые в 1906 году, были хорошо организованы. Я знаю, что во время освоения целинных и залежных земель в Казахстане, Алтайском крае, Оренбуржье, Сталин изучал документы, как было организовано в царской России столь массовое переселение безземельных крестьян на новые земли на окраинах страны.

Составы с грузом, со скарбом, со скотом, семенным фондом, техникой, принадлежавшей переселенцам, шли вперемежку с вагонами с людьми. Переезд осуществлялся адресно, места расселения были заранее определены, наделы по числу душ нарезаны.

В столыпинскую реформу Россия вложила огромные средства: переезд, оформление земли в собственность, подъемные на обзаведение скотом на месте – все было сделано за счет казны. Оттого миллионы людей, побросав родные места, с энтузиазмом поехали в далекие и неведомые края. Сегодня нам и представить трудно, какую ценность представлял тогда для людей земельный надел, полученный бесплатно, да еще с отсрочкой налогов на новом месте. Я понимаю это и сейчас, когда вижу, какой шок испытывают китайцы, видя у нас столько бросовой, бесхозной, пропадающей земли и наше равнодушие к земле, к труду. Можно сказать, что сейчас произошло катастрофическое отчуждение россиян от земли, я не имею в виду любовь к дачным участкам.

Казахстан, испокон веков имевший девятую по площади территорию в мире, больше других ощутил благотворные результаты столыпинской реформы, особенно в своих западных областях: Уральской, Актюбинской, Оренбургской, да-да, не удивляйтесь – с 1920г. Оренбург был первой столицей Казахстана.

В начале ХХ века, в 1906 году построили железную дорогу Оренбург – Ташкент, связавшую столицу Российской Империи с Казахстаном и Средней Азией. Вокруг моего Мартука, входившего некогда в Акбулакский район Оренбургской области Казахстана (десять лет назад Мартук отметил свое столетие, очень скромно, а если сказать честно – никак), во времена столыпинской реформы, после ввода в эксплуатацию железной дороги, появилось более двух десятков русских сел: Казанка, Степановка, Полтавка, Новофедоровка, Чайда, Вознесеновка, Покровка, Веренка, Андреевка, Калиновка, Нагорное, Новомихайловка, Белые хатки, Красные столбы и т. д.

В нашем районе протекали три реки: Илек, Танаберген, Аксу, катившие свои воды к великому Уралу, в котором в ту пору водились двух–трехметровые белуги и осетры, а черную икру солили в стокилограммовых бочках. Кроме этих рек были еще около пяти мелких речушек и сотни больших и малых глубоководных озер с рыбой. Вода в реках и озерах оказалась пригодной и для людей, и для скота, а для бань, для стирки, для поливов огородов и бахчевых – лучше и не сыскать.

Вот в таких дивных местах – у рек, у озер, с грибами, дичью, с ежевикой, малиной, голубикой, костяникой по берегам, вблизи железной дороги и обосновывались первые переселенцы из Закарпатья, Дона, Кубани, Запорожья, Украины, из бедной и малоземельной центральной России – русские, казаки, украинцы, гуцулы, молдаване (их у нас звали "бессарабами"), евреи, да-да – евреи-земледельцы. Много позже я нашел сотни еврейских фамилий в нашем мартукском архиве, повторюсь – сотни.

Познакомившись, уже взрослым, с архивами переселенцев, я понял, что после развала Российской Империи в 1917 году большая часть еврейских переселенцев ассимилировалась в наших краях, и их дети уже писались русскими. Такова была национальная политика пролетарского государства, да и всем хотелось принадлежать к титульной нации. Когда впервые я смотрел фильм-комедию "Ширли-Мырли", то прекрасно понимал, что это не фантазия сценаристов и режиссеров – среди ярых антисемитов вполне могли быть и чистокровные евреи. Жизнь, судьба иногда шутят жестоко.

В молодые годы, когда я работал прорабом, на моем участке трудились чуваши, мордва, пермяки, эрзя, мокшане и еще почти десяток редчайших малочисленных народов СССР. Сегодня этих нацменьшинств и в списках переписи-то нет, и не от того, что они вымерли или повывелись, а потому что они давно уже пишутся русскими, хотя до сих пор втайне молятся своим языческим богам. Я не берусь оценивать – хорошо это или плохо, я пишу о том, что знаю я сам, и чего многие не знают. Как татарин, я знаю, что, к сожалению, тысячи и тысячи моих соплеменников, разбросанных по России, Казахстану, Средней Азии, Кавказу, по той же причине – привлекательности титульной нации – стали писаться русскими. Сегодня, если они и захотят вернуться к вере отцов, то корней своих уже не найдут, слишком жестоким выпал век всем россиянам. В наше время про таких татар говорили – ни богу свечка, ни черту кочерга.

Богатая природа, разумные законы и малозаселенная казахская земля предоставили переселенцам достойную по тем временам жизнь. Оттого Актюбинская, Уральская, Оренбургская области оказались самыми густонаселенными и промышленными в крае.

Сюда бежали от революции и гражданской войны, коллективизации и голода; беженцы и эвакуированные в войну в 1941г., а также освоение целины в 1954г. резко увеличили население этих областей по национальному составу и по образовательному цензу, но места для жизни и работы хватило всем. И сегодня на этой девятой части суши планеты живет около 17 миллионов людей, столь велики просторы Казахстана.

Когда я родился, первым столыпинским поселениям было всего по 30 лет. Конечно, и их коснулись и революция, и гражданская война, и тут они делились на «красных» и «белых». В Мартуке есть захоронения и тех, и других. Досталось им и от коллективизации, и колхозов, но не в такой жестокой форме, как в самой России. Чем дальше власть, тем меньше комиссаров и чиновников – народу всегда легче.

Процветанием своим переселенцы были обязаны казахской земле и воде – и того, и другого, казалось, хватит на века. Зимы в Казахстане были вьюжными, снежными, в степи лежали двух–трехметровые сугробы снега – величайшая благодать для пашни, для земли! Теперь такие зимы и снега и вообразить трудно. По весне и осени шли обильные дожди, и реки, речушки, большие озера разливались на десятки километров. Эти пойменные луга становились покосами, пастбищами для скота, а пустые заречные земли в мае превращались в разноцветные тюльпанные поля, благоухая удивительным ароматом. Жаль, что про такое чудо не ведала мадам Коко Шанель, а то появились бы всемирно известные мартукские духи, а не "Шанель №5". Там же, рядом с Илеком, располагались и общинные огороды, для которых жители вскладчину приобретали бензиновый движок для полива.

Вблизи воды высаживали картошку, в ту пору никто на чужое еще не зарился, не выкапывали по ночам чужие огороды, такое впервые началось в горбачевскую перестройку, благодаря демократическим свободам, а точнее – от отсутствия власти. Подобное воровство даже в войну не случалось. Воровство с огородов приняло такой масштаб и размах, что посадок за селом уже нет лет двадцать.

В пойменных лугах и подпочвенные воды оказывались не глубокого залегания. Хозяева огородов, приезжая полоть, окучивать и поливать, то тут, то там рыли "копанки", быстро заполнявшиеся водой – вкусной, холодной. На отмели у берегов рек, на перекатах с нежным серебряным журчанием били из-под воды сотни, тысячи фонтанчиков мелких родников. В ясные солнечные дни, в утренние часы роднички встречали нас, словно оркестром, и мы, мальчишки, забыв о рыбалке, подолгу слушали музыку реки, воды, природы. Много лет спустя, я расслышал эти речные мелодии и у С.Н.Рахманинова, и П.И.Чайковского.

Река пополняла свои воды и из природных источников, а не только после таяния снегов и дождей. Мы, мальчишки, безбоязненно пили воду из любых водоемов, даже из луж, и не помню, чтобы кто-то из нас заболел.

С раннего детства я помню, как наш мусульманский квартал ходил за водой на вокзал – кто с ведрами на коромысле, кто с бидоном на тележке, кто с бочонком. На вокзале работала колонка, а водопровод протянули до станции в 1903 году от аула Кумсай, где паровозы заправлялись водой и чистили топки. В 1949 году в нашем квартале впервые вырыли вскладчину колодец, уж слишком тяжело было ходить на вокзал зимой, в бураны, метели, мороз. Вода в колодце оказалась на глубине восьми метров, такая же вкусная, как и в "копанках" на огородах. Тогда никто не мог и подумать, что через двадцать лет далекие от нашего Мартука химические заводы отравят почти повсюду подпочвенные воды и у людей появится новая неведомая болезнь – рак. Сруб первого колодца сложили из красной тяжеловесной сосны, в 1962 году сруб обновили, поставили бетонные кольца, но этот колодец послужил людям недолго. Лет через пять в каждом дворе появится собственная колонка, потому что насос "Агидель" за пятнадцать рублей станет доступен и мартучанам.

Почему я пишу о родниках, о "копанках", о колодце, о колонке на вокзале, об "Агидели" – потому что дальше речь пойдет о воде, а точнее, о цене воды в самое ближайшее время.

Слово "экология" моё поколение услышало только в конце 60-х годов, и нам казалось, что оно не касается нас. В середине 60-х, когда целина уже десять лет радовала страну, и из наших мест, наконец-то, «ушли» голод и холод, по воскресеньям весь день из Мартука, впервые в его истории, ходили на Илек автобусы, вывозили людей на пикники, на пляж. Выезжали семьями, компаниями, с самоварами, патефонами, баянами, аккордеонами. Теперь даже представить такое невозможно – убили, загадили реку, повысыхали озера, высох заречный лес, пропала река Танаберген.

С самого начала 80-х годов реки стали катастрофически мелеть, вся канализация городов спускалась в наш несчастный слабенький Илек. Часть ядовитых отходов актюбинского ферросплавного и алгинского химзаводов – двух крупнейших в области заводов, не имевших никогда очистных сооружений, сбрасывали только в Илек. Танаберген и Аксу протекали дальше, рядом с Мартуком. Ядовитые сбросы убили не только реку и озера, но и зеленые насаждения на десятки километров вокруг. Люди потеряли реку, озера, огороды, пастбища, скот, взамен получили только рак.

В 1949 году, когда я пошел в первый класс, в пяти километрах от Мартука, за селом Казанка, построили большую плотину, и появилось первое прудовое хозяйство в районе. Какие огромные, красивые пяти – семикилограммовые сазаны, карпы, голавли ловились на закидушки с плотины на прудах – не высказать! Хотя прудовое хозяйство возникло на хозрасчете – без дотаций государства, рыбачить удочкой, без сеток и бредней разрешалось бесплатно. Кроме сазанов в сети рыбацкой артели попадали лещи, сомы, щуки, налимы, плотва – щедра, богата казахская земля на что хочешь: и на рыбалку, и на охоту, и на пашни, и на пастбища, и на всю таблицу Менделеева.

Но там, где появляется человек, не всегда расцветают сады, чаще после него остается загубленная природа, выжженная и загаженная земля. Убили реку сбросами нечистот, а "хвосты" вредных производств за десятилетия накопили в отстойниках десятки тысяч тонн ядовитых отходов, испортили подпочвенную воду на сотни километров вокруг. Этот скорбный список потерь можно продолжать и продолжать. Вместе с Илеком, Танабергеном и Аксу так же тихо, незаметно погибли и пруды нашего района.

Почему я об этом рассказываю? Хочу, чтобы люди знали о том, какая жизнь, какая природа были в их родных краях. Сегодня уже никто, кроме стариков-аксакалов, не верит, что у колхоза "Победа" до самых 60-х годов были огромные, в десятки гектаров, малинники. Все лето ребятня, женщины, безработные мужчины с раннего утра спешили с ведрами пешком за два километра на малинники. Платили натурой – собираешь девять ведер колхозу, десятое – домой. Так же мальчишки зарабатывали сено для буренки – девять волокуш сена колхозу, десятую себе. Сколько радости было в этой работе! Каждый раз, встречаясь в музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина с картиной великого импрессиониста Боннара "Сбор винограда", я вижу свой Мартук и людей на сборе малины. Шестьдесят лет назад малиновое, клубничное, ежевичное варенье варили почти в каждом доме. Иногда, возвращаясь в Мартук, мне вдруг у кого-нибудь во дворе чудятся эти сладкие запахи моего далеко несладкого детства.

А какие арбузы, помидоры, огурцы, капусту выращивали в нашем районе! Государство вывозило эту продукцию вагонами, машинами, солили в огромных деревянных бочках (их у нас называли на украинский манер – кадками) для армии, для городских столовых. Арбузов было так много, огромных – на целый пуд, что на бахчи по осени приглашали в гости школьников и всех свободных людей, чтобы они на поле съели, сколько хочешь, и еще по арбузу домой давали – лишь бы здесь, на месте, собрать сортовые арбузные семечки после едоков. Государство закупало эти семена в неограниченном количестве, как семенной фонд для огромной страны. И все это – в нашем крошечном Мартуке! Разве это не должно остаться в памяти людей, в истории села?

Мартукские мальчишки, выросшие на реке, умели плавать, хотя никто нас не учил. Детство – это пора мечтаний: кем буду, кем стану? Стану ли опорой семье, матери-отцу, младшим братьям и сестрам? Вот такие, наверное, на чей-то взгляд, не очень высокого полета мечты. Правда, одна девочка с другого, русского края села, из школы-семилетки, Валя Комарова мечтала стать балериной.

Но я знал, когда у нее появилась такая мечта. К счастью, в детстве мы просмотрели десятки прекрасных трофейных фильмов и фильмов наших союзников, особенно голливудских, сегодня эти фильмы считаются золотым фондом Голливуда. Был среди них и фильм о великой балерине, а точнее, о ее блистательной жизни и великосветских поклонниках – графах и князьях. Я видел тот фильм, после которого Валя решила стать балериной, и понимал уже тогда, что она никогда не станет балериной, даже танцовщицей кордебалета. Балету учатся лет с пяти-шести, а нам было уже по двенадцать, да и ближайшие хореографические училища находились от нас в полутора тысячах километров: в Ташкенте, в Москве, в Алма-Ате. Но я понимал, что сомневаться, разочаровываться можно только в своих мечтах, потому именно с моей подачи мальчишки еще год-два, без иронии, называли ее Балерина, и это ей очень льстило.

У мальчишек все было проще, приземленнее. В Гурьеве, на Каспии, на казахском море, еще до войны открыли мореходное училище, куда принимали и после семилетки, и десятилетки. В Актюбинске работало летное училище гражданской авиации, было там и железнодорожное училище, а рядом, в Алге, находилось ремесленное училище – везде кормили, обували, одевали, учили бесплатно, предоставляли общежитие. То, что курсантов там кормили трижды в день, и униформа будущих моряков, летчиков, железнодорожников для нас – голых, босых, голодных послевоенных подростков, оказывалось главным. Если вокруг нашего крошечного Мартука было столько профессионально-технических заведений, где готовили кадры высококвалифицированных рабочих и среднетехнический персонал для разных отраслей, то вам сразу станет понятно – почему наша страна после войны так быстро стала одной из сверхдержав мира. И в космос полетели, и флот, и авиацию создали, и в Арктике застолбили место. А сегодня кадровый голод мучит какую отрасль ни возьми, ни работать некому, ни руководить толком некому, даже на самом верху. На чиновниках, менеджерах, юристах, банкирах далеко не уедешь.

Наш степной Мартук отдавал предпочтение почему-то морякам. Не высказать, какой популярностью пользовалась их форма, их бескозырки с ленточками, потому с весны постоянно слышалось в поселке: Гурьев... Гурьев... мореходка... Наш сухопутный Мартук дал стране тысячи и тысячи моряков, наверное, они служили во всех флотах державы, много раз обогнули земной шар. В одном я уверен, что если им в детстве снилось море, то в старости им снятся тюльпанные степи за рекой Илек, такие картины редко встречаются. Наверное, им снится наш мартукский парк, где их встречали всегда с восторгом, восхищением, любовью. Вряд ли они позже привлекали к себе такое внимание.

Я, как ни странно, разошелся с морем, но на Каспии, в Гурьеве, был. В 1964 году участвовал в строительстве завода "Синтез-спирт", впервые пробовал там черную икру, и как ни мечтал встретить кого-нибудь из земляков – не натолкнулся, наверное, все они были в море. Но, бывая в гурьевских парках, ресторанах, гуляя по центру города, невольно вспоминал тех мартукских парней, которых навсегда увело море.

Еще одно море, Аральское, я увидел еще раньше, летом 1957 года, в студенческие годы. После первого курса по бесплатному билету студента-железнодорожника я поехал в гости к младшим сестрам матери, жившим в Ташкенте, теперь уже никого из пяти сестер Шамсутдиновых давно нет. Отправляясь в первое свое долгое путешествие, я тогда и не предполагал, что вся моя взрослая жизнь пройдет в пути, в дорогах, в бесконечных ближних и дальних командировках, поездках; в старости, запоздало – в путешествиях и странствиях по миру. Мой билет давал право на купейный вагон, что мне тогда показалось роскошью, после душных, забитых до отказа плацкартных. Почти всю дорогу, иногда даже среди ночи, просыпаясь от волнения, что пропущу что-то важное, стоял я у приспущенного окна в коридоре, глядел на новый для меня мир, так не похожий на Мартук и Актюбинск, где я учился.

Море появилось задолго до станции "Аральское море", где поезд стоял полчаса, оно оказалось рядом с железнодорожным полотном, наверное, в шторм брызги долетали до раскаленных рельсов под вагонными парами колес, спешащих к Ташкенту, Алма-Ате, Душанбе, Ашхабаду, Фрунзе. Поезда в мою молодость ходили в плотном интервале, в царское время не успели построить для нас двухколейную дорогу, помешали волнения 1905 года, Первая мировая война, революция. Страна работала, строилась, путешествовала, век гражданской авиации еще только начинался, поэтому железная дорога всегда работала с напряжением.

Как мне не хотелось тогда, чтобы поезд трогался с этой морской станции, хотя внутренне я летел в неведомый, сказочно-таинственный Ташкент, откуда нам иногда приходили посылки с урюком, курагой, изюмом и неизвестным мне фруктом с пугающим названием – гранаты. В пяти-шести метрах от нашего вагона плескалось теплое море, шелестел на ветру молодой камыш, то тут, то там резвилась рыба, иногда с шумом выпрыгивая из воды.

За береговыми зарослями двухметрового камыша с моря возвращались на причал рыбацкие лодки и моторные шхуны, может, с уловом, а, может, только выставив на ночь сети. Как меня манил этот мир воды на той маленькой станции с притягательным названием "Аральское море" в далеком 1957 году, когда только начинались мои юные годы – не передать! Я запомнил и закат, и надвигавшиеся с моря пепельные сумерки, шелест, шум прибрежного камыша и даже его запах, смешанный с запахом моря и рыбы, и я тогда единственный раз в жизни пожалел, что не связал себя с морем.

Сегодня Аральского моря давно уже нет, песчаные бури, возникающие на дне высохшего Арала, свирепствуют на сотнях километров вокруг. В иные дни, особенно летом, шлейф соленой пыли достигает Самары и Пензы. На дне моря, на вечном причале догнивают, ржавеют десятки, сотни малых и больших рыболовецких траулеров, встречаются огромные, с многоэтажный дом, рыболовные суда-заводы, с конвейеров которых некогда слетали за смену тысячи банок прекрасных консервов – тут же, среди бескрайних, когда-то полноводных просторов Арала.

Мертвое море все дальше и дальше пожирает все живое вокруг, все дальше и дальше уходят казахи с родных мест, оставляя родовые могилы предков. Об этой трагедии народа, моря и природы с большой болью, страстью написал мой друг, известный писатель, романист Роллан Сейсенбаев, номинирующийся на Нобелевскую премию за свой роман "Мертвые бродят в песках". Беда не приходит одна, опустели города и селения вокруг Арала, снялись с места целые районы, соляная пыль вперемешку с песком губит все живое вокруг. Чем больше ширится дно мертвого моря, тем сильнее свирепствует рак, быстротечный рак, он стал убивать людей в течение трех-четырех месяцев – невиданная скорость смерти сумасшедшего века. Вот, что случается, когда уходит вода даже маленьких морей.

Арал для Средней Азии и Казахстана был огромным, жизненно важным морем, подаренным природой и Всевышним, он воспет в тысячелетних дастанах всех тюркских народов. Если станция "Аральское море" находилась в Казахстане, то порт Муйнак с одноименным городом располагался в Узбекистане, в Кара–Калпакской автономной республике, город жил Аральским морем, кормился и процветал с моря. Вся индустрия города базировалась на ловле и переработке рыбы. В Муйнаке имелось несколько рыбопромышленных предприятий и икорных заводов, чья продукция, по тем временам, конкурировала с иранской, и вся шла на экспорт.

Огромный порт, связанный напрямую с железной дорогой, имел стратегическое значение. В середине 60-х годов я впервые побывал в Нукусе и в запасниках его музея, где взаперти хранились работы Кандинского, Малевича, Лабаса, Серебряковой, Фалька, Ларионовой, неожиданно познакомился с русским авангардом конца 19-го – начала 20-го века. Меня повезли на море, в Муйнак, и я тогда запомнил, что каждая четвертая банка рыбных консервов в СССР была произведена на Муйнакских заводах, как запомнил на всю жизнь в Чимкенте, что каждая вторая пуля во время войны была отлита из свинца, добытого в Казахстане. Вот какую мощь представлял СССР даже своими далекими окраинами, нагляднее не скажешь.

Море ушло из Муйнака быстро и неожиданно, ничто не предвещало беды. Уже в конце 60-х город и порт стали мучительно умирать, но ту первую трагедию не очень афишировали, посчитали локальным событием. Шла «холодная война», гонка вооружений находилась в самом разгаре, и посевы хлопчатника расширяли и расширяли, хлопок оказался важнейшим стратегическим сырьем. А то, что воды двух некогда великих среднеазиатских рек Амударьи и Сырдарьи перестали вдруг доходить до Аральского моря, как было из века в век, никого особенно не волновало.

Хлопок по всему течению рек выпивал воду, губя не только кормилец Арал, но и сами две тысячелетние реки, и жизнь вблизи их берегов. О трагедии Аральского моря по-настоящему, всерьез, заговорили в конце 70-х годов. В Союзе писателей Узбекистана даже организовали "Фонд по спасению Арала", провели несколько международных конференций с привлечением ученых и специалистов-гидрологов, выпустили буклеты о надвигающейся катастрофе, издали несколько романов, получивших Госпремии. Даже появились планы и проекты, как повернуть Иртыш и Обь в помощь погибающему Аралу, но все так в планах и конференциях и увязло, а там и СССР рухнул.

Сегодня гибель Арала – почти свершившийся факт, Казахстану и Узбекистану одним с этой проблемой не справиться. Катастрофа – планетарного масштаба, которую до сих пор не оценили, а неизбежная трагедия с дефицитом воды в мире приближается с невиданной скоростью. Однажды я задумал объединить все доступные мне сведения о воде и, собрав лишь малую толику фактов, ужаснулся ситуации – тому, что ждет нас впереди в самое ближайшее время. Ну, ладно, мне 73 года, я доживаю свой век, но я писал в предисловии к мемуарам, что писатель, даже перед смертью, хочет предупредить мир о надвигающейся катастрофе, если он знает о ней. Еще есть время исправить положение, изменить свое отношение к воде, к ее сбережению. Предлагаю вашему вниманию одни цифры, без комментариев, и без них все ясно.

– Морской воды на Земле – девяносто семь процентов, два процента льда и только один процент питьевой воды.

– Уровень потребления пресной воды удваивается каждые двадцать лет.

– Уже сегодня США тратят на очистку воды три миллиарда в год.

– Пекин вложил в 2014 году пять миллиардов долларов, чтобы очистить сто процентов использованной горожанами воды и пустить ее в оборот вторично. Другого пути у столицы Китая нет.

– Власти небольшого города Сан-Диего уже несколько лет выделяют по триста миллионов в год только для переработки воды, у наших городов – это почти весь городской бюджет.

– Специалисты предсказывают, что через шесть лет вода в бутылках будет стоить в две тысячи раз дороже, чем вода из-под крана, и в два раза дороже бензина.

– Потребление бутилированной воды растет на семьдесят процентов каждый год.

– В 2001 году в Нью-Йорке в отеле Риц–Карлтон появилась новая услуга – при выборе воды из двадцати восьми наименований гости могли воспользоваться услугами водного сомелье. Идея очень быстро прижилась.

– Итальянская водная ассоциация организовала курсы для водных сомелье, студентов учат разбираться в 580 сортах обычной воды и 286 сортах газированной. Водный сомелье в Америке зарабатывает 160 тысяч долларов в год.

– Саудовская Аравия, ОАЕ, Испания и Китай уже сейчас не смогут покрывать потребность в питьевой воде, если перестанут вкладывать деньги в технологии по опреснению морской воды.

– В 2014 году в опреснение морской воды по всему миру вложат около пятидесяти миллиардов долларов!

Девяносто стран мира уже сегодня реализует 543 разных проекта по опреснению воды. Каждый год мировая индустрия опреснения воды растет на пятнадцать процентов.

– Американцы каждый год тратят двенадцать миллиардов долларов на воду в бутылках. Каждый житель Земли, в среднем, потребляет 170 бутылок воды в год.

− Если бы обычная вода из-под крана стоила столько же, сколько вода в бутылках, то счет за воду доходил бы до девяти тысяч долларов в месяц, или до ста тысяч долларов в год.

– Некоторые воды в бутылках стоят дороже вина, водки и шампанского.

Известная вода "Veen" в Финляндии стоит 23 доллара за 750 мл.

Канадская вода "ThousandBC" – 14 долларов за 750 мл.

Японская вода "Fillico" – 219 долларов за те же 750 мл.

В мире вода продается, в среднем, от пяти до десяти долларов за 750 мл.

Самая дорогая бутылка воды, японская "Kona Nigaru", стоит 402 доллара за 750 мл.

− У России двадцать процентов мировых запасов пресных поверхностных и подземных вод. На первом месте по богатству воды – Бразилия. Но… девяносто процентов стока речных вод России приходится в Северный Ледовитый океан и Тихий океан. В этих районах живет всего двадцать процентов населения. А территории, где живут восемьдесят процентов россиян, приходится всего восемь процентов водных ресурсов, и здесь находятся все наши орошаемые земли.

− Сорок процентов всей мировой сельхозпродукции выращивается на орошаемых землях.

− Сельское хозяйство потребляет две трети питьевой воды. Один килограмм винограда требует тысячу(!) литров полива, пшеницы − две тысячи литров. Китай сегодня впервые в своей истории завозит рис, Индия в 2025 году станет самой большой страной в мире, ее население вместе с Китаем будет составлять три миллиарда человек.

Не буду портить вам настроение дальше, остановлюсь, хотя есть еще много пугающего в будущем, если сидеть сложа руки. Наверняка, многие давно слышали предсказания специалистов о том, что все последующие войны в мире будут за воду, за ресурсы.

Мало кто запомнил, к сожалению, что американцы лет пять назад вбросили в сознание мира идею – что воды Байкала, самого крупного в мире озера пресной воды, являются общечеловеческим достоянием, если яснее, то принадлежат всему миру. Есть ли выход из водного тупика? Выход всегда есть, особенно у таких больших стран, не обделенных природой и водой, как Россия.

Когда моё поколение училось в школе, нам уже тогда крепко вдалбливали в голову об ужасах жизни на Западе, о загрязненных промышленностью реках, о берегах, заваленных мусором, о городах, которые не видят солнца из-за смога. Особенно доставалось Лондону, задушенному, якобы, навечно смогом. Думаю, что само понятие "смог" у нас навсегда связано с "несчастным" Лондоном. Последние 25 лет я с большим удовольствием бываю с супругой Ириной Витальевной в Лондоне и, как уже писал, это не только один из самых красивейших, уютных, зеленых городов планеты, но, наверное, и самый экологически чистый из всех столиц мира.

Смог уже пятьдесят лет назад перекочевал из Лондона в наши города: Магнитогорск, Череповец, Челябинск, Москву, Ленинград, Кузбасс и т.д. Да, смог продержался в Лондоне почти десятилетие в 40-х годах, когда город отапливался низкосортным углем, тогда камины у англичан дымили в каждом доме, в каждой квартире. Газовое отопление появилось у них в начале 50-х, и смог в Лондоне развеялся навсегда, как ни странно, оставив память о себе только у наших граждан. Лондон – промышленный, индустриальный город, каким некогда была Москва. Как инженер, я поинтересовался экологическими и санитарными нормами, предъявляемыми их заводам, фабрикам, строительству, транспорту – требования жесточайшие. Увещаний, предписаний в сотый раз, как у нас, нет, телефонным звонком сверху проблему не решить, взятками от инспекторов технадзора, санэпидстанции, пожарных не отделаться. Организации технического надзора в Европе так же независимы, как и английские суды, отсюда и результат, а мы сорок лет подряд пытались закрыть работу Байкальского целлюлозно-картонного комбината, слава Богу, кажется, закрывают.

Есть еще одна важная причина улучшения экологии в Европе, там ежегодно повышается качество бензина, солярки, совершенствуются двигатели автомобилей, то же самое можно сказать о качестве газа и газового оборудования – они соответствуют мировым экологическим стандартам, вот отчего там вольно дышится на каждом оживленном перекрестке. Добавлю, что Лондон – самый зеленый город мира, парк на парке, сквер на сквере, лес тянется через весь город.

У нас, в некогда зеленой Москве, деревьев почти не осталось. На Тверской стоят хилые деревца в бетонных кадках; скоро, как в Токио и Пекине надо будет ставить через каждые сто метров кислородные кабины. Смог был и в центральной Европе, в некоторых промышленных городах Германии, Франции, Италии и во многих странах Бенилюкса, но высокие требования к экологии, переход на атомную энергетику, на очищенный природный газ, на высокое качество газовых горелок и установок, решили проблему смога навсегда. Лидерство по смогу перешло к Пекину, Токио, в страны Юго-Восточной Азии, Африку, о России я уже говорил.

Особенную тревогу у европейцев вызывали после войны почти все европейские реки: Рейн, Дунай, Одер, Темза. Эти реки, большие и малые, стали в 1945 году единственными транспортными артериями, связывавшими города и села. Аэропорты разбомблены, гражданская авиация погибла, железнодорожные мосты взорваны, вокзалы лежали в руинах, железнодорожные пути из-за регулярных и массированных бомбардировок превратились в груды оплавленного металла. Все надежды людей на выживание в послевоенном хаосе легли на реки.

Почти все европейские реки, на всем их протяжении, где прошлась война, выглядели печально, некоторым казалось, что они не восстановятся никогда. В разоренных и разбомбленных городах канализация не работала, и все нечистоты попадали в реку, строительный мусор во время восстановления и после бомбежек тоже сбрасывали в воду. Сообщение между городами сохранилось только по рекам. На оставшихся паромах, пароходах, сухогрузах, баржах, лодках перевозили все: продукты питания, топливо, раненых, беженцев, строительный материал. Речная флотилия работала на солярке от танков оккупационных войск, и реки от этого страдали еще больше.

Но Европу, по плану Маршалла, за американские деньги восстановили быстро, нашлись и средства, и оборудование, и новейшие технологии по очистке рек. На восстановление среды обитания европейцам потребовалось чуть больше двух лет, я имею в виду и восстановление городов. Мы свои раны зализали за шесть лет, хотя Украина, Белоруссия, часть России лежали буквально в руинах, а вся страна была истощена пятилетней войной. На нас план Маршалла не распространялся. Восстановили на свои скудные средства, на невиданном энтузиазме народа-победителя. Сегодня, похоже, настал час снова восстановить страну после горбачевской перестройки и либеральной экономики, навязанной новой России Б.Н.Ельциным и его последышами, оставившими государство без заводов и фабрик, без ясного будущего.

В Европе я бывал и в советское время, с середины 70-х годов, и видел большинство европейских рек, очищенных от следов войны и от варварской промышленной политики большого капитала конца 19 го – начала 20-го века. Уже тогда, на берегах всех европейских рек, в черте города и за его пределами – везде сидели рыбаки с удочками, и я видел их улов, даже держал рыбу в руках. Она оказалась такой же, какой была в Мартуке у нас в детстве, в 50-х годах, когда мы еще не слышали слово "экология".

С тех пор, как Европа очистила свои реки, прошло больше шестидесяти лет, за это время появилось множество совершенных технологий по быстрой очистке воды от любых вредных элементов и загрязнений, включая нефть. Есть суда со специальным оборудованием, которые могут поднять со дна и утилизировать на месте все, что нужно. Есть специальная техника, работающая с берегов по очистке дна рек от крупногабаритных предметов не речного происхождения. Есть небольшие промышленные суда по поиску и очистке пропавших родников – все это не только имеется, но и пятьдесят лет используется, чтобы следить за здоровьем рек. Только у наших чиновников по речному ведомству почему-то руки до прямых обязанностей не доходят, все больше возле казны, а не у загаженной реки, копошатся.

Русла наших рек, это ни для кого не секрет, кроме чиновников, давно стали самыми большими в мире свалками. Я уверен, что одних автомобильных покрышек там лежат десятки миллионов, столько же миллионов старых кроватей, холодильников, стиральных машин, ржавой и устаревшей техники, включая самолеты, танки, комбайны, трактора, бульдозеры, старые бочки, миллионы чугунных отопительных батарей, аккумуляторов. Мог бы назвать еще тысячу наименований того, что лежит на дне наших рек, но не хочу, чтобы у вас опустились руки. Повторюсь, от всего этого металлолома очистить реки не трудно, есть техника, есть технологии, было бы только желание спасти, хотя бы такие реки, как Волга, являющейся символом России. Конечно, распевать песни о красоте Волги легче, чем вернуть ее к жизни.

Уже лет пятьдесят как назрела программа по очистке великой российской реки Волги, по берегам которой от истоков до устья живут больше десятка коренных народов России. У каждого из них есть свое имя для одной и той же реки – татары Поволжья, башкиры, астраханские татары величают ее Идель. У чувашей, мордвы она имеет свое название, а для русских – Волга, так, по-русски, и величают ее во всем мире. Я не родился, не рос на берегах Волги, но я много раз писал о том, что Волга умирает на наших глазах от вопиющей бесхозяйственности, безнадзорности, от варварского отношения к ее воде, дну, родникам, берегам. На мой взгляд, восстановление Волги и ее дна, берегов, охранных зон, строжайший запрет слива любых нечистот в реку, очистка ее истоков и устья есть первейшая задача – более важная, чем олимпиады, универсиады, чемпионаты мира, кинофестивали, конкурсы старых и молодых красавиц все вместе взятые.

А ведь старое поколение помнит Волгу великой судоходной рекой, сейчас она местами так обмелела, поменяла русло, что о пассажирских пароходах и больших сухогрузах, баржах и говорить не приходится. Пора от песен, плясок, фестивалей переходить к серьезным делам, а то заиграемся. Вот уже который год выбираем то символы России, то самые красивые места России, то лучших людей России, и каждый такой конкурс только разъединяет или, мягче говоря, не объединяет наши народы. У двухсот наций России разный взгляд и на памятники, и на красивые места, и на лучших людей. Как говорит М.Ш.Шаймиев: "Не чешите там, где не чешется". Делом надо заниматься, делом. Только настоящее дело объединяет людей.

На закате жизни – как писатель, и как инженер, и как человек, долго проживший и много чего построивший – я все чаще и чаще задумываюсь о том, как в 1941 году уже под бомбежками сумели провести не только мобилизацию, но и эвакуировать сотни городов, миллионы людей в Среднюю Азию, Казахстан, Западную Сибирь. Еще больше поражаюсь тому, сколько заводов с Украины, Белоруссии, России, Москвы, Ленинграда демонтировали и вывезли вглубь страны, и эти заводы на новом месте, спустя три-четыре месяца, максимум в течение года, стали давать необходимую для фронта продукцию. Каждое такое эвакуированное производство заслуживает почетного места в книге рекордов Гиннеса. А сколько учебных заведений было переведено в ту же Среднюю Азию и Казахстан, жаль мы об этом мало говорим, мало знаем. Ведь в войну работали не только оборонные заводы, но и научно-исследовательские институты, оттого появилось наше лидерство в мире науки уже в 60-70-х годах, оттого покорен космос, освоена Арктика.

В горбачевскую перестройку положительным для меня оказалось одно – появились тысячи толковых, проблемных статей о положении в стране и народном хозяйстве, народ поверил – вот сейчас засучим рукава, возьмемся за дело и наведем порядок в Отечестве. Я – из тех, кто читал, восхищался этими статьями, брал их себе на заметку. Одна статья была актуальные другой, лучшие умы страны спешили высказаться, показать выход из тупика, из надвигающегося кризиса. Будь я членом правительства, поднял бы сегодня эти проблемные статьи, ведь проблемы никуда не делись и были озвучены очень авторитетными людьми – болтунов, демагогов, фальшивых докторов тогда в прессу не пускали, еще могли оценить степень компетентности авторов.

Многие статьи были посвящены Беломорско–Балтийскому каналу, бесперебойно обеспечивающему Москву водой уже десятки лет, тому самому каналу, за строительство которого по сей день предъявляют претензии к И.Сталину. Я сейчас не о тех, кто и в каких условиях строил это выдающееся инженерное сооружение ХХ века. Я – об уникальности главной водной артерии Москвы, которой недавно исполнилось восемьдесят лет. Двадцать пять лет назад в перестройку много раз писали, что канал, шлюзы, водозаборные сооружения, механизмы подъема, двигатели обветшали, сгнили и требуют срочного ремонта на всем водном пути, от истоков до Москвы. Приводилось много снимков аварийного состояния сооружения. Ученые, специалисты, техническая обслуга канала били в набат, а журналисты криком кричали о надвигающейся технологической беде.

Москва – город огромный, тут считают людей плюс-минус в миллионах, нас в Москве не то пятнадцать миллионов, не то двадцать (с гастарбайтерами), потребность в воде растет не по дням, а по часам, цена воды для жителей столицы повышается с космической скоростью. Сегодня, без особых оснований и раздумий, решили увеличить площадь Москвы за счет Московской области, удвоить-утроить столицу и по площади, и по населению. Это потребует удвоения или утроения потребности в воде, а многим известно, что в некоторых подмосковных районах и городах всегда была и есть проблема с водой.

В связи с планом расширения московских границ, вопрос о сталинском канале, который восемьдесят лет не подвергался реконструкции и серьезному ремонту, становится актуальнейшим, новые москвичи захотят пить воду по московским стандартам. Только вот я нигде не встречал упоминания о предстоящем ремонте уникального советского наследия. Жаль, о грядущем водном голоде власти должны знать больше, чем мы – писатели и пенсионеры.

Еще о московской воде, а точнее, о Москве-реке, из которой москвичи тоже пьют воду. Те, кто читает газеты, смотрит телевидение, десятки раз видели репортажи о том, что почти все берега главной поилицы Москвы застроены частными дворцами и виллами богатых людей, причем роскошные строения находятся в охранной, закрытой для застройки зоне. Вся канализация из этих особняков сливается прямо в реку, из которой мы, москвичи, пьем воду, а у них – свои артезианские колодцы. Об этом говорили с самых высоких трибун, а те как гадили в реку, так и продолжают. Кто наведет порядок? Кто снесет эти незаконные постройки? Ведь полосы водоохранной зоны прописаны в законе?

Такое же положение во многих городах России на многих реках, встречал я подобные статьи не только о реках, но и о заповедниках, где власть имущие люди обосновались просторно, с размахом. Что уж о заповедниках говорить! Некто построил огромный замок на территории ВДНХ, этот особняк показывают уже лет десять по телевизору, говорят, что никак не могут найти хозяина замка. Прекрасно понимаю репортеров – трудная задача в безвластии, если тандем руководителей нашего государства уже два срока подряд не может узнать, кто является владельцем аэропорта "Домодедово".

Я думаю, чтобы навести порядок – очистить Волгу, Беломорканал, Иртыш, Урал, даже инвесторов искать не надо, ими должны стать металлурги, короли чугуна и стали, их государство за последние двадцать лет не раз спасало в кризисы и дефолты, могли бы и ответить добрым делом. Все равно, деньги, что получили от государства для своего спасения, они в казну не вернут. Со дна рек и их берегов им достанутся миллиарды тонн металлолома, чугуна, цветных и редких металлов, не нужно будет добывать руду, плавить. Но, чтобы привлечь их на эту работу, нужна государственная воля, отмашка сверху.

Без приказа из Кремля у нас, к сожалению, ничего не делается, а если и делается, то не получается – такова вертикаль власти. Власть должна ставить высокие задачи не только перед народом и страной, но, прежде всего, перед собой – карликам не дано вершить дела Гулливеров. Чтобы поднять народ, страну на созидание, нужны высокие цели, их жизненная необходимость. На мой взгляд, очистка наших рек, Беломорского канала сегодня архиважны для страны, тем более, перед лицом надвигающегося водного кризиса в мире. Вода в мире закончится быстрее нефти. У нас, у России, впереди есть десять-пятнадцать лет, чтобы достойно встретить и водный кризис, и даже стать крупнейшим экспортером воды в мире, если распорядиться водным даром Всевышнего разумно, а не отдать его в частные руки, как нефть, газ и водку.

Несколько лет назад известный кинорежиссер, общественный деятель, человек, радеющий за Отечество, Н.С.Михалков обратился к народу, стране с похожей идеей – почисть родные просторы от мусора, свалок, т.е. прибраться в собственном доме под названием Россия. Какова была реакция? Какие предложения посыпались от граждан от Калининграда до Владивостока? Никаких! Обхамили, обхаяли, обсмеяли уважаемого человека, знающего лучше многих, как плачевно и убого выглядят наши пейзажи среди белого дня. По ночам под луной, да если еще и выпить, запущенность как-то не очень видна, даже "романтична". К своему обращению Никита Сергеевич, человек основательный, снял и большой документальный фильм о том, как неприглядна наша Родина из-за нашей бесхозяйственности, лени, пофигизма.

Я смотрел фильм дважды, рекомендую и вам, особенно людям по всей вертикали власти. Орать по малейшему поводу, выпучив глаза, после пива и водочки – Россия, Россия! – дело нетрудное, а прибраться в России и у себя дома, в квартире, во дворе пока не по силам.

Хотелось бы закончить печальную статью чем-нибудь на высокой ноте, но не нахожу повода, причин. Хотя в запасе у меня есть пример, но он опять из чужой, не российской жизни, он из жизни наших соседей, которые давно реализуют мысли, высказанные Н.С.Михалковым. Уже четвертый год подряд в Казахстане в период студенческих и школьных каникул работает программа по очистке родной земли. Результат? Есть – с бытовым мусором вдоль дорог, в зонах отдыха, у рек и озер – покончено. Программа эта поддерживается всеми местными советами. Вот так, тихо, без помпы, казахи обустраивают свое пространство, свое государство. И хочется пожелать им в этом деле успехов!

P.S. Чтобы подтвердить всю серьезность ситуации и показать, чем занята наша власть и депутаты, привожу статью из газеты «Московский комсомолец»:

ВОДНЫЙ КОЛЛАПС РОССИИ

Сероводородный запах на наших улицах. Разлив ртути в научно-исследовательском институте вакуумной техники.

Эти катастрофы получили огласку.

А сколько подобных (и даже хуже) ЧП удается скрыть? Между тем депутаты хотят еще больше «усовершенствовать» экологическое законодательство.

Одно из последних их предложений — изменить 44-ю статью Водного кодекса, которая запрещает промышленным предприятиям сливать всякую гадость в водоемы в зонах санитарной охраны источников питьевого водоснабжения по всей России.

То есть позволить заводам и фабрикам травить воду, которую мы с вами будем пить.

Соответствующие поправки предложили единороссы. В декабре их, возможно, уже рассмотрят в Госдуме.

Спецкор «МК» выяснил, что на кону этого законодательного новшества стоят сотни миллионов рублей.

Так уж вышло, что мы стали невольными свидетелями того, с чего все началось, кому были необходимы столь разрушительные изменения в Водном кодексе, способные уничтожить реки России.

Почти год назад в «МК» вышла статья «Башкирский майдан достучался до Путина» от 24 декабря 2013 года.

А уже в сентябре 14-го мне позвонила Альмира Рашитовна Жукова, известная правозащитница из Уфы:

— На сайте Верховного суда вывешено решение о полном запрете сбрасывать сточные воды в санитарных зонах у нас, в Башкирии, при строительстве нового австрийского завода. «Уфимский майдан», который прошел у нас прошлой осенью, закончился полной победой: простые люди выиграли суд, вредного предприятия вблизи водоемов не будет.

Формальдегидные реки, феноловые берега

Верховный суд поставил точку в двухлетнем противостоянии жителей Уфы и европейских инвесторов, которых поддерживало правительство республики. Австрийцы пришли в Башкортостан в 2012 году с предложением построить рядом со столицей региона деревообрабатывающее предприятие. Оно даст Уфе порядка 200 рабочих мест.

Собственно говоря, и это все плюсы.

Взамен уже из республиканского бюджета будут оплачены железнодорожные подходы к будущему заводу, автомобильные дороги, сырье (лес), очистные сооружения.

За все это обязалась рассчитаться российская сторона.

Иностранные бизнесмены освобождались от налога на имущество на территории РФ на 10 лет. Им также гарантировали пониженную ставку налога на прибыль.

Но самое ужасное: завод планировали строить во второй и третьей санитарной зоне водозабора – рядом с реками Шакшинкой, Белой и Уфимкой, из которых пьет весь город.

Фенол и формальдегид, без которых невозможно данное производство, потекли бы именно туда.

По все еще действующему Водному кодексу, той самой 44-й статье, такое строительство было категорически невозможно.

Но оно все-таки началось.

...И народ вышел на улицу.

Башкирский майдан

Конец 2013 года. Километра полтора от Уфы – продуваемое всеми ветрами чистое поле, на котором несколько сот горожан (включая женщин и детей) жили с середины лета, пять месяцев. Здесь был обустроен лагерь протеста.

Около самодельного шлагбаума дежурят мужчины в телогрейках. Женщины готовят еду. Полиция сюда не ходит. Чужие – тоже. ОМОН устал.

«В других странах, где стоит этот завод, не раз были ЧП. После одного из пожаров в Ливерпуле уцелело старое оборудование – его и завезли к нам в Уфу», – наперебой рассказывают протестующие.

– Я не могла опустить руки, у меня у самой двое детей, и я знаю, к чему может все это привести. Более десяти лет назад наш город уже был отравлен фенолом, целых три месяца не было воды, нам ее подвозили к домам, люди с ведрами и бидонами стояли часами в очереди. Если этот завод такой замечательный, то почему австрийцы его у себя не строят? – задает вопрос Рамиля Саитова, секретарь совета аксакалов Башкортостана.

«Мы отсюда не уйдем. Четыре тысячи человек собирали, – говорит один из протестующих по имени Дмитрий. – Первый сход состоялся в конце июля, 17-го числа, потом 20-го, 27-го... После этого мы поняли: чтобы добиться хоть чего-нибудь, тут надо жить. Увольнялись с работы, уходили из семей – чтобы ночевать на улице и не допустить начала работ. 70 000 подписей послали Путину...»

«Силового разгона боялись, крови... Полиция сперва действительно была против нас, но потом, когда поняли, ради чего мы стоим стеной, – стали к нам нейтральны».

«Не дадим отравить родную Уфу», «Мы готовы сражаться за будущее нашей экологии и наших детей!» – все новые и новые люди по очереди и хором рассказывают о наболевшем.

По городу прошел марш матерей; «похороны» завода, и даже с настоящим гробом. 4 ноября, в общегосударственный День народного единства, провели, как называют его сами участники, «марш народного ополчения».

Но все было безуспешно и зря.

Пока осенью 2013-го в Башкирию не приехал Путин. Через Сергея Миронова активистам «башкирского майдана» удалось передать ему письмо с просьбой разобраться в ситуации.

«Согласен», – завизировал президент это послание. И постановил провести тщательное расследование.

Статья «МК» от 24 декабря 2013 года заканчивалась на этой оптимистической ноте...

А депутаты против

– Проверку для Путина, насколько мне известно, делали те же люди из аппарата правительства, что и лоббировали это строительство, экспертиза прошла у нас, в Башкирии, – какая же она независимая? По ее итогам Владимиру Владимировичу, скорее всего, доложили, что все в порядке. И он снял этот вопрос со своего контроля, – негодует Альмира Жукова, руководитель общественной организации «За права человека и гражданина».

Люди поняли, что ничего не добьются, даже если умрут на этом промозглом поле. Отчаявшись, к началу зимы они стали расходиться по домам. Ночью неизвестные сожгли «штаб» протестующих.

Те, кто еще вчера рвался в бой, сегодня отказывались разговаривать на эту тему. У всех семьи, дети. Справедливости не дождешься. Будет еще только хуже. Это нам и Украина доказала...

Но весной 2014-го активист Павел Ксенофонтов и правозащитница Альмира Жукова все-таки подали иск в Верховный суд: о нарушении той самой 44-й статьи Водного кодекса, что завод строят на реках. Это была последняя попытка хоть что-то доказать.

И... Верховный суд неожиданно признал правоту протестующих.

Строить рядом с реками фенолформальдегидные заводы нельзя. Есть 44-я статья.

Казалось бы, обойти решение верховной российской инстанции, защитившей права и здоровье граждан, невозможно...

Но для этого у нас есть Государственная дума.

Которая в ноябре вдруг решила изменить сам Водный кодекс, и не только для отдельно взятого Башкортостана, но и для всей России.

Разрешить сливать сточные воды во второй и третьей зонах санитарной очистки. Потому что... ограничения по сбросу этих вод, как уверяют, негативно отражаются на строительстве новых производств.

Нынешний же Водный кодекс «...препятствует развитию бизнеса, ущемляет права хозяйствующих субъектов, ограничивает хозяйственную деятельность в стране и вредит местным и федеральному бюджету, лишая их дополнительных источников пополнения в виде налогов» – инициатива была внесена в Госдуму за подписью группы депутатов из фракции «ЕР»: экс-депутат, ныне вице-губернатор Красноярского края Виктор Зубарев, Сергей Кривоносов, Александр Ремезков, Михаил Слипенчук.

Одним из главных лоббистов выступил народный избранник из Башкирии Рафаэль Марданшин.

Ультиматум для господина президента?

У меня в руках удивительный документ. Его опубликовали многие башкирские интернет-ресурсы. Некоторые сомневаются в его подлинности, официальная Уфа заявила, что не готова комментировать всякие домыслы и слухи, но, судя по тому, как развиваются события сейчас, письмо вполне может быть и настоящим.

«Уважаемый господин президент!

...Мы глубоко разочарованы тем, что вы не желаете своевременно и в полном объеме выполнять свои обязательства по Инвестиционному соглашению от 17 августа 2012-го года (...) Какого числа вы пустите газ по нашим трубам? (...) Мы глубоко разочарованы Вашим непрофессионализмом и рассчитанным на конфликт ответом. Не подлежит сомнению, что вы ответственны за отведение ливневых стоков от границы участка. (...) Почему вы остановили строительство (...) водосбросного водоотвода в реку Шакша и очистных сооружений дождевых стоков, строящихся больше года? Мы вынуждены требовать от вас незамедлительного решения данной проблемы!»

Адресат этого послания, если оно действительно имело место быть, не какой-нибудь «мальчик на побегушках», а...президент Башкортостана Рустэм Хамитов.

Авторы – очевидно, возмущенные пробуксовкой строительства австрийские капиталисты. Подпись под письмом есть.

Объяснимо ли такое поведение со стороны иностранцев, если они действительно это написали?

А скажите, за что им нас уважать?

Раз мы позволяем творить с нашей землей все что угодно, травить воздух и воду...

Кстати, в Башкирии 2013-й был Годом экологии. Президент республики – Рустэм Хамитов – сам эколог. Свою политическую карьеру построил на защите природы.

Больших вложений в башкирскую экономику (согласно заключенному соглашению) европейские «инвесторы», насколько нам известно, пока что не сделали, тогда почему переговоры зашли в тупик?

Наверное, ответить на этот вопрос может только сам Хамитов.

Но Хамитов молчит.

«МК» связался и с инициатором законопроекта – Рафаэлем Марданшиным, попросил того прокомментировать: какая польза России от изменения Водного кодекса? Но Рафаэль Мирхатинович, сославшись на то, что у него прием избирателей в Уфе, не ответил на этот вопрос.

Почем погубить родину?

12 ноября российское отделение международной экологической организации «Гринпис», рассказав о предыстории этой проблемы и правозащитниках из Уфы, добившихся запрета на вредное строительство, опубликовало на своем сайте обращение ко всем гражданам РФ с призывом подписать письмо в думский Комитет по природным ресурсам, природопользованию и экологии. Членов комитета просят не принимать законопроект по изменению Водного кодекса, как безусловно вредный.

Совет Федерации также выступил категорически против изменений, способных серьезно ухудшить российскую экологию.

Уполномоченный по правам человека Российской Федерации Элла Памфилова, на приеме которой были активисты из Башкирии, взяла это дело под свой особый контроль.

Директор ГНИИ экологии человека и гигиены окружающей среды им. Сысина РАН, академик РАМН Юрий Рахманин, которого журналист «МК» недавно попросил прокомментировать предложение депутатов, счел его «довольно опасным». «Водный кодекс вводит общие правила, а научно обоснованные подзаконные акты их конкретизируют, позволяя рассматривать каждый случай исключений из этих правил индивидуально». Иначе, пояснил г-н Рахманин, предприятия «будут сливать в санитарной зоне втихую, ночами, и говорить, что ничего не нарушают, и поди потом поймай...»

* * *

И снова из растиражированного письма австрийцев президенту Хамитову: «Господин президент! (...) Безусловно, вы понимаете, что мы выставим вам счет за компенсацию всех издержек, возникающих в связи с невыполнением Вами своих обязательств, включая производственный простой, и будем добиваться удовлетворения требования».

Башкортостану жизненно важно изменить Водный кодекс, несмотря на решение Верховного суда.

Иначе западные инвесторы, выходит так, могут выставить непомерный счет правительству республики?

Но платить по этому счету – если Водный кодекс все же изменят – придется всем без исключения россиянам.

5–20 апреля 2014г. Ницца

Назад