Назад

КАЗАНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ

Беседы о культуре

Интервью с Раулем Мир-Хайдаровым

-Что значит в вашей жизни Казань?

– Казань… У редкого татарина, живущего вне родины, не дрогнет сердце при упоминании имени древней столицы Татарстана. Для татар, живущих на чужбине, а нас, к сожалению, семьдесят пять – восемьдесят процентов от всех татар, Казань – как Мекка. А Мекка в комментариях не нуждается. С Казанью связан каждый татарин: кто духовно, кто родством, кто происхождением предков, кто делами, кто учебой, а большинство мечтами – хотя бы раз увидеть светозарную столицу, которую так с любовью называл Тукай. Живущим в Татарстане, в Казани даже в голову не приходит, что миллионы живших и живущих ныне татар никогда не видели Казани и вряд ли ее когда-нибудь увидят. Особенно при нынешних ценах на билеты, гостиницы, не говоря уже о таможнях и визах.

Впервые я увидел Казань в 1979 году. Легендарный Заки Нури пригласил меня на съезд писателей. Я приехал раньше, и Заки-абы сам три дня подряд открывал для меня город. Показывал не только исторические места и достопримечательности, а, прежде всего, увязывал тысячелетнюю Казань с жизнью выдающихся татарских деятелей культуры, религии, меценатов. С людьми, определившими весь исторический и духовный путь татар. Эти трехдневные лекции для меня равны университетской программе. С тех пор я и полюбил Казань.

Чем интересна для меня Казань? Тем, что в Казани была заложена наша государственность, сформировались татарская культура, религия. Здесь сложился наш язык, зародилась письменность. Здесь жили выдающиеся богословы, Казань дала мусульманскому миру великих теологов и мыслителей. В Казани жили все крупные поэты, Казань – колыбель татарского театра, культуры, здесь издавались книги для всего мусульманского мира. Если в России духовных центров всегда было несколько – Петербург, Москва, Новгород, Киев, то Казань была и остается единственным духовным, культурным, политическим центром для всех татар на планете. У Казани нет конкурентов, что и хорошо, и плохо. И вчера, и сегодня нельзя представить жизнь татар без казанских театров, библиотек, музеев, мечетей, медресе, издательств, университета. В Казани живет цвет нашей нации: поэты, прозаики, художники, ученые, артисты, политики, крупные бизнесмены, философы.

Для двадцати – двадцати пяти процентов татар, живущих в Татарстане, это высочайшая концентрация всех духовных и интеллектуальных сил нации, думаю, такого нет ни в одном народе, ни в одной столице. Казань словно магнитом притягивает лучшие татарские умы.

Я двадцать лет – член Союза писателей Республики Татарстан и регулярно бываю в Казани, участвовал в нескольких Всемирных конгрессах татар. Что-то меня радует в Казани, что-то огорчает. Я горд, что в Казани есть достойные литературные журналы: «Казан Утлары», «Сююмбике», «Идель». Восхищает меня и новый «Казанский альманах» Ахата Мушинского. Серьезное место в татарской литературе занял журнал «Майдан». Особенно я горжусь журналом «Казань», убежден, это визитная карточка не только Казани, но и Татарстана. Изящно, со вкусом изданный, интеллектуальный, глубоко философский журнал – он достойно представляет татар в мире! Мэрия Казани создала прекрасный журнал!

Какая Казань мне больше нравится, старая или новая? Тут я приведу финальную строку из моей давней повести: «Новое нужно строить так, чтобы оно не вызывало грусти и сожаления о прошлом».

Я счастлив, что успел застать старую Казань, она осталась в моем сердце. Слишком поспешно и безжалостно сносили старый город. А тайная ликвидация прекрасного здания, где последние годы жил Тукай, первое, что показал мне в 1979 году Заки Нури – это варварство, невежество, вызов обществу, плевок в свою историю. Хотел бы узнать, подал ли в отставку после бури возмущения казанцев главный архитектор города? Где были рьяные национал-патриоты, считающие себя единственными и непререкаемыми авторитетами в любом вопросе, касающемся жизни татар?

Каждый раз, когда приезжаю в Казань, мои друзья с радостью показывают новостройки: ипподром, стадион, рестораны, супермаркеты, Пирамиду – и ждут моих восторгов. А чем восторгаться? Да, что-то строится, но строят сегодня везде. И я цитирую им выдержку из своего давнего интервью, касающегося Москвы: «Если вы хотите увидеть настоящее строительство, большие перемены, поезжайте в Эмираты с интервалом в пять-шесть месяцев. И тогда вы увидите, с какой скоростью, размахом, качеством, фантазией, архитектурной смелостью меняется страна, город. Уникальные здания строятся тысячами. И вы поймете, то, что еще вчера вам казалось «успехом», на самом деле – топтание на месте».

Конечно, я рад прорыву, сделанному городом к тысячелетию Казани. Я рад, что воссоздали мечеть Кул Шариф, рядом с возвращённым к жизни православным храмом, реставрировали Казанский Кремль. Кажется, на это ушло десять лет. Но все в мире познается в сравнении – в моем родном Актюбинске, областном центре Казахстана, построили копию мечети Кул Шариф, такую же роскошную и богатую, а рядом возвели, как и в Казани, величественную православную церковь, обустроили набережную реки Сазда, построили все это за два с половиной года. В сентябре 2008 года в Актюбинске побывал президент России Д. А. Медведев, он посетил оба культовых сооружения и отдал должное их красоте и величию.

При всей любви к Актюбинску я, конечно, равнять его с Казанью не стану, Казань есть Казань, столица древнего государства. Я говорю это к тому, что строят везде, кругом большие перемены. Искренний восторг, большую радость, гордость могут вызывать грандиозные перемены не только в облике столицы, но и в жизни людей. Хочу сказать, что к 1000-летию Казани я написал песню «Казань, моя Казань», которую впервые в дни праздника исполнил Ренат Ибрагимов. Песня стала лауреатом конкурса.

– Есть ли у вас в Казани родня, друзья?

Мои родители родом из Оренбурга, поэтому в Казани близких, к сожалению, нет. Друзья? Я человек контактный, общительный, и друзья-товарищи у меня есть. Я уже тридцать пять лет в литературе и знаю почти всех татарских писателей, кроме молодого поколения. Татарские писатели любили Дома творчества, и я там со многими из них душевно общался: с Амирханом Еники, Рафаэлем Мустафиным, Мухаммедом Магдеевым, Атиллой Расихом, Аязом Гилязовым, Ахатом Гаффаром, Зульфатом и многими другими.

Прекрасные отношения связывали меня с писателем Рафаэлем Сибатом – он знал все мое творчество и в меру своих возможностей пропагандировал меня. Он оставил обо мне несколько серьезных литературоведческих работ. Рафаэль Сибат сказал обо мне крылатую фразу: «Для нас, татар, Рауль Мир-Хайдаров – неоткрытая Америка. Колумбы нужны, Колумбы…». И еще он сказал обо мне: «Пора нам своих возвращать в свою культуру».

Глубокая дружба, личные симпатии связывали меня с Марсом Шабаевым – он перевел три моих романа, несколько повестей, монографию академика Сергея Алиханова обо мне.

Много лет я дружу с Шагинуром Мустафиным, он тоже знаток моего творчества, выпустил книгу бесед со мною «Культуру восстановить труднее, чем экономику». Прекрасные отношения были у меня с Флюсом Латифи, он перевел два моих романа, написал статью обо мне «Он наш, татарин». В добрых, приятельских отношениях я с романистом Факилем Сафиным, благодаря ему и переводам его коллег из журнала «Майдан» в 2004 году вышел целый номер, посвященный моему творчеству.

Постоянно общаюсь и с академиком Юлдуз Галимзяновной Нигматуллиной, ее  интересует не только моя проза, но и моя большая коллекция современной живописи.

Крепкие творческие связи у меня с коллективами журналов: «Казан Утлары», «Идель», «Майдан», «Казань».

Своим появлением в татарской литературе я обязан Мустаю Кариму, Мусе Гали, Заки Нури, Ринату Мухамадиеву, Равилю Файзулину, Гарифу Ахунову, Рафаэлю Мустафину, Лирону Хамидуллину, Нурисламу Хасанову, Ибрагиму Нуруллину, Мухаммеду Магдееву.

Добрые творческие связи наладились у меня с молодежью: Азатом Ахуновым, Ркаилом Зайдуллиным. К сожалению, мир литературы жесток, он состоит из группировок, которые порою гораздо сильнее официальной власти. И тут друзей много не бывает, особенно у таких одиночек, как я, но у меня уже появился свой татарский читатель, мне часто пишут, звонят – вот читатели и есть мои главные друзья, моя прочная опора в татарском обществе.

– Что значит для вас Габдулла Тукай?

– Наверное, то, что и Казань, ибо для меня эти два имени связаны воедино: Тукай – Казань или Казань – Тукай, как хотите. Г. Тукай своей жизнью захватил почти поровну от двух веков, 19-го и 20-го, по крохотному кусочку, но для меня он ассоциируется не с конкретными датами рождения и смерти. Мне кажется, Тукай жил среди татар всегда, часто ловлю себя на том, что, читая исторические романы Мусагита Хабибуллина, Флюса Латифи, Вахита Имамова, я не раз думал: а что же в это время делал Тукай? Вижу Тукая среди последних защитников Казани. Мистика? Нет – он живет в крови многих татар, оттого и сегодня Тукай остается в нашей духовной жизни, он никогда не расставался с нами. Тукай для татар, все равно что для казахов Абай, для туркмен – Махтумкули, для азербайджанцев – Ниязи, для таджиков – Саади и Хафиз. Тукай имеет глубочайшие корни не только в жизни татар, но и в культурной жизни всех тюркоязычных народов.

Странная, почти мистическая связь у меня сложилась с именем великого поэта. В нашей семье, в революцию после Оренбурга оказавшейся в Казахстане, в тысячах километрах от Казани, бережно хранилась прижизненная фотография Г. Тукая. В 1999 году во время публикации романа «Ранняя печаль» я передал ее в архив журнала «Казан Утлары», где она сейчас и находится.

В Москве, когда отмечали 110 лет со дня рождения Габдуллы Тукая, мне звонит Фарид Мубаракшевич Мухаметшин и говорит: «С ног сбились, не можем в Москве найти портрет Тукая, а завтра вечер памяти состоится, нет ли в твоей коллекции портрета?». Конечно, портрет великого поэта у меня был, и не один, а целая серия его портретов работы известного художника Шакира Закирова. На другой день портрет поэта в солидной раме украшал сцену Колонного зала Дома союзов. Портрет поэта понравился высоким гостям из Казани, прибывшим на юбилей, и они попросили меня подарить его казанскому музею. Конечно, отказать музею и высокопоставленным людям я не мог, хотя портрет и мне самому очень нравился, он занимал достойное место у меня в коллекции. Этот портрет уже пятнадцать лет выставляется в экспозиции музея Г.Тукая. Несколько других портретов поэта я подарил позже журналу «Казан Утлары» и Союзу писателей Татарстана – они до сих пор украшают стены этих учреждений.

Наверное, узнай Г. Тукай, что меня не допустили до участия в конкурсе на Госпремию его имени, очень обиделся бы.

– На ваш взгляд, существует ли проблема русскоязычных татар в Казани или это домыслы неудачников?

– Вопрос настолько глубок и серьезен, что на него в газетной статье не ответить, но я постараюсь. Чтобы не быть субъективным, хочу сослаться на статью главного редактора газеты «Звезда Поволжья» Рашида Ахметова от 28 ноября 2010 года. Цитирую по памяти. Ахметов пишет, что последние двадцать лет, с приобретением суверенитета, из-за явного приоритета татарского языка в Казани во власти, во всех сферах жизнедеятельности, будь то наука, юстиция, силовые структуры, здравоохранение, политика, культура, транспорт, печать и т. д., все руководящие должности заняли дружные люди, выходцы из села, и они вытеснили отовсюду даже самих коренных казанцев-татар, более образованных, культурных, компетентных, интеллектуальных, толерантных к русским и другим нациям. Татары Казани не смогли противостоять нахрапистым татарам из деревни, единственными преимуществами которых являются клановость, круговая порука и знание языка. По выражению писателя Диаса Валиева – деревня затоптала казанскую интеллигенцию, завела там свои порядки.

Сложившаяся ситуация не нова, но о ней стали писать только сейчас, с переменой власти в Казанском Кремле. Конечно, эта проблема касается и меня, наверное, я и есть тот неудачник, о котором вы заявили в своем вопросе. Я двадцать восемь лет ждал книгу на татарском языке, которую на свои же средства и перевел. Меня, писателя с миллионными тиражами книг, единственного прозаика-татарина, издавшегося в самом престижном издательстве СССР «Художественная литература», имеющего пять раз изданные собрания сочинений в России и на Украине, напечатавшего в «Казан Утлары» шесть романов и три повести, в 2010 году не допустили даже к участию в конкурсе на Госпремию имени Г. Тукая. Сказали примерно так: он пишет на русском, живет в Москве, пусть русские его и награждают.

Я выписываю татарские газеты, журналы, смотрю казанское телевидение, весь 2010 год всем татарам, живущим от Калининграда до Владивостока, высшие татарские чиновники постоянно напоминали, чтобы они при переписи населения записались татарами, даже русскоязычные, мишары, тептяри, кряшены, тобольские, сибирские, крымские, какие только есть, которые в обычной жизни не особенно и нужны казанским властям. Хочется спросить – зачем мы вам? Я понимаю, что ваше обращение относится и ко мне, зачем вам нужно, чтобы я записался татарином? Какой татарин вам нужен, мне уже хорошо объяснили в Министерстве культуры. Грубо, противозаконно, но зато откровенно, от души. Тут мне, несмышленышу, разъяснили, почему нас должно быть много – чтобы чиновники Республики Татарстан получили в масштабах России еще большие штаты и полномочия. Чтобы заботиться о нас, «горемыках», оказавшихся вдали от теплых объятий родных татарских чиновников. Какие великие помыслы, какая трогательная забота, поистине, другим народам остается только позавидовать татарам!

Но я тут же напомнил радетелям за татарских чиновников, что еще несколько лет назад читал в «Независимой газете», издававшейся в ту пору известным политологом В. Третьяковым, огромную статью на целую страницу, посвященную именно чиновникам Татарстана. Скажу только о сути статьи: ни в одном регионе России нет столько чиновников, как в Республике Татарстан. По количеству чиновников татары опережают некоторые схожие по численности и территориям регионы в разы!!! Запомнил термин из той статьи – самая чиновничья республика. Не знаю, радоваться или горевать, все-таки мы – первые? Любопытна судьба этой статьи, ни один номер о расплодившихся чиновниках в Татарстан не попал. Какая чиновничья мощь, сила! А может быть, я зря, может, татарские чиновники самые лучшие, добрые, отзывчивые? Кривить душой не стану – таковых не встречал. А каковы татарские чиновники сегодня, возвращаю читателя к статье Рашида Ахмедова, кстати, выпускающего очень достойную газету, ее читает вся татарская Москва, волосы встают дыбом, когда читаешь о татарских чиновниках, но я воздержусь от комментариев.

Может быть, чтобы так нагло не нарушались мои права и права других русскоязычных писателей татарского происхождения, мне стоит организовать Общественное движение или политическую партию – «Партию русскоязычных татар»?

Уверяю вас, на первых же выборах в Татарстане ни «Справедливая Россия», ни «Единая Россия», никакая другая партия не сможет выиграть у этой партии. Заверяю вас, такая партия, создай я ее, никогда не будет ущемлять права меньшей части татар, знающих родной язык. У русскоязычной части татар есть понимание целостности нации. Мы не делим татар на мишар, тептяр, кряшен, сибирских, нижегородских, казахских, узбекских, как делают это национал-патриоты в Казани. Моя партия уравняла бы в правах всех татар, знающих язык и не знающих. А литературное поле сделали бы конкурентным, чтобы каждый татарин, даже пишущий о татарах по-английски, а такие уже есть, имел права на признание на исторической родине.

В народе, имеющем катастрофические языковые проблемы, нельзя заигрывать с одной частью в ущерб другой. И тут татарская особенность – игнорируется большая, высокоинтеллектуальная часть татар, которая не знает родного языка и вряд ли когда-нибудь будет знать его, к сожалению.

Только по этой причине последние двадцать лет, которые стали великим переселением народов из-за развала СССР, татары едут мимо исторической родины.

Знаю проблему не понаслышке, общаюсь плотно с татарами Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, и на вопрос – почему они не возвращаются в Татарстан, а едут в Калининград, Подмосковье, Санкт-Петербург, Австралию? – получаю ответ: «Не хотим из-за незнания языка быть людьми второго сорта, не хотим калечить судьбы детей. Хотим жить в обществе равных возможностей».

Начали с судьбы одного писателя, а кончили судьбой огромной части татар, которая уже безвозвратно потеряна для Татарстана. Татарское общество давно озабочено несправедливостью по языковому признаку. Не все благополучно в нашем татарском доме.

Я устал стыдиться и краснеть от вопросов русских, украинцев, грузин, узбеков, каракалпаков, издавших около полусотни моих книг пятимиллионным тиражом: когда же вас, наконец-то, издадут свои, татары? Не издали. Потому и вынужден был выпустить к 65-летию за свои деньги собрание сочинений, чтобы только на титульном листе книг появилось название столицы татар – Казань. Горько постоянно слышать от татарских властей, что на издание моих книг у них нет средств. Свои кровные 24 тысячи долларов, что я заплатил за пятитомник, считал и считаю личными инвестициями в «Идел-Пресс» в трудное для него время.

Одни писатели за собрание сочинений получают деньги, а я вынужден платить свои деньги Татарстану только за название столицы на моих книгах. Обидно. Несправедливо.

Однажды узнав, что М. Ш. Шаймиев любит прозу Чингиза Айтматова, я написал ему: «Я очень часто радуюсь, что мать Чингиза Айтматова в 1938 году, после расстрела мужа, не вернулась с детьми в Татарстан. А ведь могла! Какое счастье, что она не вернулась, вернись – не было бы всемирно известного писателя, прославившего страну, народ. Почему? Потому что Айтматов писал на русском языке. А в Татарстане писатель, даже татарин, пишущий о татарах по-русски – второсортный писатель. Мучился бы Айтматов, как Диас Валеев, Рустем Кутуй, Айдар Сахибзадинов, ждал бы, как и я, двадцать восемь лет книгу на родном языке».

В 1987 году на презентации моей книги в Тбилиси директор издательства «Мерани» Гурам Гвердцители сказал: «Впервые в истории грузин мы издаем книгу татарского писателя, о татарской жизни, которую мы мало знаем…».

В 1967 году Ибрагим Нуруллин, доктор наук, впервые опубликовавший меня в Казани, сказал мне прилюдно вещие слова: «Не огорчайся, что пишешь по-русски, главное, пишешь о татарах. Вот мы – непонятно для кого пишем. У тебя есть адресат, хоть через таких, как ты, мир будет знать о нас, татарах».

Академик Флера Садриевна Сафиуллина в январе 2000 года в своем докладе по итогам литературного года в Союзе писателей дала высокую оценку моему роману «Ранняя печаль», вышедшему в трех номерах журнала «Казан Утлары», она признала мой роман значимым для татарской литературы, самым ярким событием за последние двадцать лет. За моим творчеством она следила, оказывается, с начала 80-х годов и позже, в 2002–2003 годах, написала монографию по моей прозе. Такая оценка моего творчества для меня большая честь – сертификат качества.

За всю историю литературы татарских писателей, пишущих прозу на русском языке, были сотни, но состоявшихся в русской литературе – всего восемь: Явдат Ильясов, Ильгиз Кашафутдинов, Альберт Мифтахутдинов, Роман Солнцев, Рустам Валеев, Рустем Кутуй, Диас Валеев и ваш покорный слуга. Пожалуйста, вдумайтесь – всего восемь писателей! Из них сегодня жив только я! И даже мне одному в новом Татарстане нет места в национальной литературе.

Но писатели, пишущие на русском языке, есть не только в татарской литературе. В Киргизии это – Чингиз Айтматов, у азербайджанцев – Рустам Ибрагимбеков, у грузин – Александр Эбаноидзе, у казахов – Олжас Сулейменов и Роллан Сейсенбаев, у чукчей – Юрий Рытхэу, у нивхов – Владимир Санги, у абхазов – Фазиль Искандер, у узбеков – Тимур Пулатов, у молдаван – Ион Друце, у армян – Гранд Матевосян, у таджиков – Тимур Зульфикаров и так далее. Все они пишут на русском языке, но это не мешает им считаться национальными писателями, и они не ждут издания своих книг на родном языке по тридцать лет. Мне кажется, есть что-то неправильное в политике властей Республики Татарстан к писателям-татарам, пишущим на русском языке, и особенно к тем из них, кто живет вне Татарстана, но рвется душой в Казань. Подобное отношение к «своим» и «чужим» противоречит Конституции России и Конституции Татарстана.

Уверен, будь жив Нуриев, и окажись он сегодня в Казани, вряд ли бы даже в кордебалет попал. Ему сказали бы в лицо: у нас таких танцоров сотни, станьте в очередь. А сцены Гранд-Опера, Ла Скала, Ковент-Гарден, на которых Нуриев блистал, для чиновников ничего не значат, как не значат для них и мои книги, изданные в лучших издательствах страны, включая «Худлит», миллионными тиражами в разных странах.

Диас Валеев, чьи пьесы шли в пятидесяти театрах СССР, недавно признался печатно: «чувствую себя изгоем на родине». Это как же надо довести человека, философа, чтобы он так сказал о себе.

Недавно умерший Роман Солнцев, известный поэт, драматург, чьи пьесы тоже шли по всей стране, в своем стихотворении «Татарский вальс» написал:

Возле близких изгоем

Я стою, сжав кулак.

И беру вечно с боем,

что берут за пятак.

Я дружу больше с теми,

кто гоним, как еврей.

Я подписываюсь под словами моих коллег. Боль, отчаяние, тупик, обида.

Я тоже чувствую себя изгоем у татарской власти. Каждый серьезный писатель знает свое место в национальной и общероссийской литературе. Конечно, и я, имея в багаже пятимиллионный тираж книг, пять раз изданные собрания сочинений, имея публикации и книги на многих языках, присутствуя на сотнях сайтов в Интернете, – тоже знаю свое место в татарской литературе.

Я отметил татар-прозаиков, состоявшихся в русской литературе только за ХХ век. Вслед за нами подросло уже новое поколение татарских писателей, всерьез заявивших о себе в русской литературе уже в ХХI веке, и их гораздо больше нас. С удовольствием перечислю их имена: Айдар Сахибзадинов, Ахат Мушинский, Мансур Гилязов, Салават Юзеев, Нагимов, Лилия Газизова, Алена Каримова, Галина Зайнуллина, Абузяров, Наиль Ишмухаметов, Азат Ахунов и многие, многие другие. Я знаю, их тоже не очень устраивает положение в татарской литературе, если мы чувствовали себя изгоями, они, в лучшем случае, ощущают себя пасынками в родном отечестве.

Нельзя игнорировать творческий потенциал русскоязычных людей татарского происхождения в жизни Татарстана. Нужно пустить их в татарскую жизнь на равных условиях, только в конкурентной борьбе рождаются Нуриевы, Губайдулины, Акчурины, Нигматуллины и другие русскоязычные татары, составляющие мировую славу нашего народа. Ведь в спорте не видать успехов ни «Рубину», ни «Ак Барсу», ни «Униксу» без русскоязычных – тут готовы любого африканца принять под знамена Татарстана и обласкать его, лишь бы был результат. Если быть принципиальным, то надо быть принципиальным во всем, пусть только татароговорящие и добывают спортивную славу для Татарстана.

– Однажды в Интернете я наткнулся на большую статью известного искусствоведа Ирины Таратуты о вашей коллекции живописи, но поразила меня не сама статья, а справка о владельце коллекции. Процитирую: заслуженный деятель искусств, лауреат премии МВД СССР, пять раз изданные собрания сочинений, почти вся проза, на русском и татарском, имела журнальные публикации. Большинство повестей и рассказов записаны на Всесоюзном радио, Общество слепых Татарстана записало три ваших романа, объемом звучания 87 часов. Все ваши романы стали бестселлерами и изданы по 15–20 раз, тиражом 5 миллионов экземпляров. Вы вошли в энциклопедии нескольких государств, почетный гражданин Казахстана. Переводились на иностранные языки, на языках народов СССР у вас вышло восемь книг, вы попали во фразеологические словари. По вашему творчеству написаны академиками С. Алихановым и Ф. Сафиуллиной серьезные монографии. На родине, в Казахстане, у вас при жизни есть улица вашего имени, в Государственных музеях Актюбинска и Мартука есть залы, посвященные вашему творчеству. В связи с этим вопрос: довольны ли вы своей литературной судьбой, ведь у вас в следующем году юбилей, 70?

– И да, и нет. Я сполна реализовал себя в русской литературе, издавал книги в лучших издательствах, сполна познал почести и внимание в России. Счастлив оценкой моего творчества у себя на родине в Казахстане, там тоже почестями меня не обошли – дважды на государственном уровне отметили юбилеи.

Двадцать лет я член Союза писателей Татарстана, но отношения с властями не складываются, трудно издавать книги, нет творческих вечеров в Казани, все это огорчает, особенно в год юбилея. Обидно, когда тебя не привечают на исторической родине. Поистине – нет пророка в своем Отечестве.

– Когда и где пересекались ваши пути в литературе с татарскими писателями?

– В 1971 году я впервые опубликовал в московском альманахе «Родники» рассказ «Полустанок Самсона». Альманах попался на глаза Тауфику Айди, и он прислал мне теплое письмо и подробную анкету, которую мне следовало заполнить. Письмо Тауфика Айди я много лет принимал за официальное, думал, что я попал в орбиту внимания Казани. Письмо сильно окрылило меня. Как наивен я был! В 1979 году, когда Заки Нури пригласил меня на съезд писателей, тогда я и узнал, что письмо Тауфика Айди – частная инициатива. Он всю жизнь собирал материалы об известных татарах в мире, честь и хвала ему! Тауфик Айди первый увидел во мне татарского писателя.

С зимы 1975 года я регулярно бывал в Малеевке, а летом в Ялте, Коктебеле, Пицунде. В Малеевке я не пропустил ни одну зиму с 1975 по 1991 год включительно, а с 1980 года, когда ушел на «вольные хлеба», я бывал там, да и на море, всегда по два срока.

В 1976 году в Малеевке я познакомился с Мусой Гали и Мустаем Каримом, и все последующие годы, до самой их смерти, был с ними рядом. Они во многом сформировали меня как литератора, привили любовь к татарской литературе. Благодаря им в 1977 году у меня впервые в Уфе перевели на татарский рассказ «Оренбургский платок», сделал это Айдар Халим, позже в журнале «Агидель» напечатали повесть «Не забывайте нас» на башкирском.

Мои недоброжелатели в Казани по незнанию упрекают меня, что я не знаю татарской литературы, ее истории, наверное, оттого, что я не закончил факультет татарской филологии Казанского университета. Но если подходить с такой меркой, то я одолел не только этот факультет, но и его аспирантуру. Почему? Объясню. Моим татарским университетом и моими профессорами на долгие годы оказались лучшие татарские писатели, только мой университет был выездным в Домах творчества и для одного благодарного студента. Могу утверждать, что долгие зимние вечера в Малеевке почти каждый день проходили в совместных чаепитиях, застольях, приватных беседах, и разговоры там шли только о литературе. На таких посиделках я впервые услышал о Заки Валиди, Маджите Гафури, Гаязе Исхаки, Шаехзаде Бабиче, Чонакае, Марджани, Ризе Фахретдинове, Юсуфе Акчуре. С тем, что я услышал о татарской литературе от Мустая Карима, Мусы Гали, Ибрагима Нуруллина, Амирхана Еники, Атиллы Расиха, Мухаммета Магдеева, Заки Нури, Рината Мухамадиева, Виля Ганиева, Наби Даули, Айдара Халима, ни одна университетская программа сравниться не может. Я ведь получал знания без идеологической подкладки, без оглядки на цензуру, от людей, создававших литературу.

Одно общение с Амирханом Еники чего стоит! В Малеевке я трижды был у него на праздновании дня рождения – это пир для души, для слуха, для сердца! Разве постные университетские лекции могут сравниться с воспоминаниями его гостей на этих скромных торжествах?! Какие забытые страницы татарской литературы, какие канувшие в Лету фамилии всплывали вдруг за столом! Кроме дней рождения Амирхана Еники, я сидел с ним за одним столом в Переделкино, Ялте, Пицунде. Семьдесят два дня по три раза в день рядом с Еники! Такое выпало не каждому. Он, как в прозе, дозировал и свое устное слово, но иногда его прорывало, страсти сидели в нем глубоко, жизнь научила его смолоду сдерживать себя. Многое из тех давних разговоров я понял позже, когда прочитал его воспоминания «Страницы прошлого». В последние годы жизни он приезжал в Переделкино, где я прожил в Доме творчества в комнате № 106 безвыездно восемь лет, и я всегда приглашал его в гости, иногда одного, иногда с другими писателями, но чаще с Мустаем Каримом и Мусой Гали. На память о таких встречах, к счастью, остались фотографии. К концу жизни чуть ослабли тугие струны внутри, и он был гораздо добрее, мягче. Я называл его Патриархом. Он поистине и был Патриархом татарской литературы. Я очень любил его, недаром главного героя в романе «Пешие прогулки» зовут Амирханом.

Существенно повлиял на меня и Мухаммет Магдеев, мы с ним познакомились в Пицунде в 1988 году, он отдыхал вместе с сыном, вернувшимся из армии. По моей просьбе он прочитал роман «Пешие прогулки» и рукопись романа «Двойник китайского императора». На сегодня эти романы выдержали по двадцать изданий и переведены на татарский язык. Он тоже рассказывал мне о духовной жизни Казани, о писателях, чьи книги я должен читать. Светлый, чистый был человек Мухаммет-абы, пусть земля ему будет пухом! Я не забуду его наставлений.

Частые искренние встречи в Домах творчества были у меня с Нурисламом Хасановым, он первый написал обо мне большую статью, считая меня татарским писателем.

Полный курс университетского образования я прошел с Адхатом Синегулом, который в конце 70-х годов женился на дочери ташкентского писателя Шамиля Алядина и переехал в Узбекистан. Кто знал Синегула, может подтвердить, что он очень любил поговорить.

В Ташкенте, где я прожил тридцать лет, работали Аскад Мухтар и Зиннат Фатхуллин, классики узбекской литературы. Аскад-абы и Зиннат-абы, заметившие татарскую направленность в первых же моих публикациях, всячески поощряли мой ориентир на Казань. Когда к ним приезжали гости из Татарстана, они часто приглашали и меня. Конечно, все разговоры за столом были только о литературе, о писателях. Оба они имели крепкие связи с Татарстаном. Аскад Мухтар познакомил меня с Гарифом Ахуновым, а Зиннат Фатхуллин – с Заки Нури. Я знаю, оба они писали, говорили обо мне в Казани. Наверное, поэтому в 1979 году меня пригласили на съезд, и Заки Нури очень настойчиво пытался ввести меня в круг татарских писателей, но натыкался на стену равнодушия и очень огорчался. Мне кажется, он не ожидал от коллег такого отношения ко мне, молодому человеку, с восторгом и надеждой приехавшему на родину отцов. Вот тогда я стал утверждать, что фраза: «Иван, не помнящий родства» – татарская. Чем больше живу, тем больше в этом убеждаюсь. До последних дней своей жизни Заки Нури следил за моими успехами в русской литературе и искренне радовался им. Светлая память о вас, Заки-абы, легендарном человеке, всегда будет в сердцах людей, близко знавших вас.

Не могу не сказать несколько слов о создании повести «Знакомство по брачному объявлению». В 1982 году в Ялте отдыхало много писателей из Казани и Уфы: Заки Нури, Наби Даули, Рахмай Хисматуллин, Рафаэль Сафин, человек десять, не меньше. Однажды после ужина, когда писатели собрались вокруг Заки Нури, я обратился к обществу, мол, хочу завтра всех вас пригласить к себе в гости и заодно почитать новую повесть. В Домах творчества существовала традиция – читать друг другу новые тексты. Заки-абы, как всегда, отвечает с юмором: если выпивки и угощения будет достаточно, готовы послушать. Моя комната на третьем этаже располагала просторной верандой с видом на море, там я и накрыл столы. Пришли все, началась читка, время от времени перебиваемая гомерическим хохотом. В общем, застолье удалось, слушали внимательно, с любопытством, повесть имела почти детективную интригу. Бутылки не успели ополовинить, как я закончил читать написанное. Сразу дружно стали спрашивать, чем же закончится история и на ком женится Акрам-абзы? Вдруг Заки-абы встал и сказал грозно: «Что ж ты втянул уважаемое общество в историю с недописанной повестью? Нехорошо. Чтобы вернуть наше расположение к себе, ты обязан дописать повесть до нашего отъезда и тем искупить свою вину».

Раздались аплодисменты всеобщего одобрения, не возражал и я. Кто мало-мальски знает меня, тот всегда отмечает мою обязательность. Я забыл про море, пляж, соблазнительные компании, вечеринки и дописал повесть. За день до отъезда я снова собрал гостей у себя на веранде. Среди гостей из Уфы был поэт Рафаэль Сафин, холостяк, и во время читки все невольно поглядывали на него – мол, смотри, как геройски действует Акрам-абзы. Повесть имела счастливую судьбу. Впервые я напечатал ее той же осенью в журнале «Дальний Восток», в Хабаровске, там служил мой сын. Она много переводилась, но особенно я рад публикации в журнале «Казан Утлары». Строки из повести часто цитируются: «Акрам Галиевич не знал, что такое аэробика, но понял, что с кухней это никак не связано». В том же 1982 году я отправил повесть в Казань, в театр Марселю Салимжанову, которого знал лично, принимал его с коллегами дома в Ташкенте. Я всегда был уверен, что повесть – готовая пьеса. Но, как обычно поступают в Казани, мне не ответили. Жаль, тридцать лет назад это была бы первая в СССР пьеса о знакомстве по брачному объявлению на татарской основе. В 2008 году поэт Ркаиль Зайдулла написал пьесу по этой повести, и ее поставил Оренбургский театр, идет она и в Мензелинском театре с успехом. Упущено три десятилетия! А в искусстве ценятся новизна, первое слово.

В Домах творчества я познакомился и с русскоязычными писателями-татарами: Рустамом Валиевым, Ильгизом Кашафутдиновым, Романом Солнцевым, Рустемом Кутуем, Альбертом Мифтахутдиновым, Явдатом Ильясовым. С Альбертом, жившим в Магадане, я долгое время состоял в переписке, где мы постоянно затрагивали болезненную для нас проблему – отношения к нам Казани. Возможно, это огромная страстная переписка когда-нибудь всплывет, все-таки он был известным писателем. Из названных мною писателей только я и Рустам Валиев крепко держались в творчестве татарской линии и все время стремились в Казань. Но даже те, кто чурался татарских тем, даже они были в обиде на Казань, говорили, что нас там не вспоминают, не приглашают, не издают. А ведь нас, татар, пишущих прозу, состоявшихся в русской литературе, и десятка не наберется, говорю вам ответственно, в эту десятку входят и казанские писатели Рустем Кутуй, Диас Валиев. Отчего к нам, единоверцам, такое равнодушие? Мы дети одного народа, и на нас, наверное, распространяется татарская государственность?

Возвращаясь к моим татарским университетам, хочу отметить отрадную деталь. Всякий новый писатель, с кем я знакомился, считая своим долгом просветить меня, говорил: это тебе обязательно надо знать! Это могли быть беседы о Дэрдменде или моем земляке Мирхайдаре Файзи, или о Наки Исанбете и Нури Арслане, Гумере Баширове и Абдрахмане Абсалямове, Аделе Кутуе и Кави Наджми. Я все впитывал как губка и никогда не путал Назара Наджми с Кави Наджми. Особенно любезны были со мной писатели, не обласканные славой и вниманием, они дарили книги, татарские словари. Я всегда помню о них с благодарностью.

Я один из немногих, кто общался почти со всеми известными татарскими писателями за последние тридцать лет, и о каждом из них оставил страницы в дневнике, сейчас работаю над мемуарной книгой «Вот и всё… я пишу вам с вокзала», куда войдут и эти дневники…

– Скажите, пожалуйста, что, на ваш взгляд, сильнее в татарской литературе: проза, поэзия, драматургия?

– Безусловно, поэзия!

– Почему?

– Татарская поэзия выросла из тысячелетней традиции, она всегда питалась из вечного родника устного народного творчества. А проза от Галимджана Ибрагимова до Факиля Сафина имеет за плечами только век. Татарская романистика еще не сказала своего слова, в сравнении с поэзией.

– Какой жанр, на ваш взгляд, будет востребован в ХХI веке?

– Исторический роман. Несмотря на глобализацию, ХХI век пройдет под знаком национальной самоидентификации народов. В силу известных исторических причин на татарскую историю был наложен жирный крест, табу. История народа познается не только по учебникам и научным трактатам, а прежде всего по выдающимся романам, тому примеров много. История казачества – это «Тихий Дон» М. Шолохова, история казахов – роман-эпопея Мухтара Ауэзова «Путь Абая».

Народ хочет знать свою историю в художественных образах, мелодиях, играх и даже в национальных костюмах. Такой интерес проявился у всех тюркских народов. У казахов, например, один за другим переиздаются романы Ильяса Есенберлина, в Ташкенте – романы о Тимуре Великом.

Я думаю, уже в ближайшие годы мы увидим новые романы, освещающие татарскую историю, они обязательно поднимут тонус народа. Уверен, найдется и библиотека татарских рукописей, исторических документов, пропавшая при взятии Казани, и писатели смогут работать с первоисточниками.

– Оптимист вы, однако!

– Почему же нет, если бы какой-нибудь татарский меценат объявил, что даст миллион долларов тому, кто укажет, где спрятана библиотека царицы Сююмбике, я думаю, долго ждать не пришлось бы, может, даже очередь образовалась.

– Рауль Мирсаидович, мне не дает покоя ваша похвала поэзии. Не пытаетесь ли вы льстить поэтам? Поэтому задам каверзный вопрос: отчего, в таком случае, поэзия не прозвучала во всю мощь в советское время, когда к литературе относились всерьез?

– Татарская поэзия обойдется без моей лести и без моих похвал. А не прозвучала она только по одной причине – отсутствия государственной поддержки, понимания властями важности литературы не только для своего народа, но и для утверждения ее места в семье народов страны, мира.

– Можно понятнее, подробнее?

– Вы думаете, грузинская или какая-либо другая поэзия интереснее, глубже, тоньше татарской? Я отвечу – нет, и меня поддержат татарские поэты. Они ведь чувствуют емкость, образность, философию любой поэзии. Нужны только умные, талантливые, тонкие переводчики. Вернемся к грузинам, которых я очень хорошо знаю и люблю, они еще лет двадцать пять назад перевели на грузинский язык мою книгу «Чти отца своего». Я дружил со многими деятелями культуры Грузии, с ее футболистами: Месхи, Метревели, Цховребовым. Кто переводил грузин: Пастернак, Тарковский, Заболоцкий, Антокольский, Тихонов, Ахмадулина, Евтушенко, Луконин, Межиров, Леонович, Корнилов. Если буду продолжать, могу назвать еще два десятка достойнейших имен. Даже в годы войны Пастернак мало бедствовал, потому что переводил Тициана Табидзе, Реваза Маргиани, Карло Каладзе, Ираклия и Григола Абашидзе, Георгия Леонидзе, Паоло Яшвили. Евтушенко даже построили дачу на море в Гульрипшах. Это в то время, когда под Казанью шесть соток невозможно было получить. А мы даже переводчика нашего великого дастана «Идегей» Семена Израилевича Липкина, переводившего, кстати, и Мусу Джалиля, не обласкали, как следует. Я ведь последние годы жил в Переделкино с ним по соседству. Что ему запоздалая Государственная премия Татарстана в девяносто лет, он нуждался в тепле, заботе, ремонте своей разваливающейся дачи. В начале 1980-х он вышел из Союза писателей из-за «Метрополя» и вовсе бедствовал, больше, чем Пастернак во время войны. Жаль, Липкину не довелось грузин переводить. Хороший переводчик внимания, любви, заботы требует, повышенные гонорары – само собой. Переводчиков, а точнее, пропагандистов грузинской литературы принимали, как оперных примадонн или великих теноров, сам не раз видел это в Тбилиси, гулял с ними на закрытых госдачах. У нас в Казани самих-то поэтов вряд ли часто привечают на госдачах и госприемах, какой уж тут разговор об их переводчиках.

К сожалению, не выпало татарской поэзии иметь своего Наума Гребнева и Якова Козловского, хотя свои Гамзатовы у нас были и есть. Не буду называть фамилии, сыпать соль на раны, имена наших корифеев у всех нас на устах. Искать переводчиков, ублажать их должны не сами поэты, это дело литературных чиновников, власти. Государство должно заботиться о своих творцах.

Пишу эти строки, а перед глазами стоит недавно ушедший от нас растерянный от дикого российского капитализма прекрасный поэт, если не сказать больше, Мударрис Аглямов. Когда ему было думать о переводчиках, чтобы про его талант узнали в Европе, в мире? У него проблема была важнее – как выжить сегодня, и что будет завтра, если искусство, литературу переведут на коммерческие рельсы?

Даже в Узбекистане, на грандиозном юбилее Аскада Мухтара в 1980 году, году его 60-летия, я видел, сам устраивал в гостиницах и на госдачах переводчиков прозы и поэзии Аскада-абы, провожал их в аэропорт тяжело груженными. Думаете, это были заботы Аскада Мухтара? Нет, это ему и в голову не приходило, он встречался с гостями только за богато накрытыми столами, все остальное делали те, кому поручили курировать узбекскую литературу, и, конечно, высшая власть. Да и сам юбилей, отмечавшийся в лучших залах Ташкента и только что отстроенном роскошном ресторане «Зеравшан», вряд ли отнял у Аскада-абы много времени и сил, от него требовалось одно – дать подробный список высоких гостей, которых он хотел бы видеть на своем торжестве. День рождения крупного поэта – это государственная забота.

Запомнилось, как Аскад Мухтар говорил мне в дни юбилея: «Единственное место в стране, где еще почитается писатель, это Кавказ и Восток. Я даже в Москве никогда не признаюсь, что я писатель, ибо это вызовет только негативную реакцию». Он знал, что говорил. В конце 1970-х всем наиболее известным писателям в Ташкенте построили в черте города в лучших районах двухэтажные особняки с хорошими участками. Хотя они имели в Дурмене (это как Переделкино или Рублевка в Москве) двухэтажные каменные госдачи с огромной территорией и персональными садовниками. Даже я, только вступив в Союз писателей, имея квартиру, тут же получил новую четырехкомнатную в элитном доме на Гоголя, где сосед справа был прокурор республики, слева – министр строительства. А после романа «Пешие прогулки» сразу получил участок под строительство загородного дома там же, в Дурмене, где через забор моим соседом был президент Усманходжаев. Только теперь, пытаясь издать свои книги в Казани и устроить там творческий вечер, я понимаю, как мудр был Аскад-абы, когда говорил: «только Восток ценит своих писателей».

Вот какую господдержку поэзии я имел в виду. Повторю очевидную истину: искусство, литература без любви, внимания, заботы, без меценатов, без финансирования – вообще умирает.

– Может, вы и правы, наших поэтов государство так не баловало. Но это было давно, а теперь повсюду намекают на самоокупаемость, самофинансирование.

– Приносить прибыль, быть рентабельными могут только бордели и шоу-бизнес. А мы с вами говорим о национальном искусстве. Для нашего большого и разбросанного по всему свету народа культура куда важнее экономики, только она еще объединяет татар и ничего больше. Даже такая еще вчера цементирующая сила, как религия, вдруг потеряла свою значимость. Любой татарин в европейской, арабской, азиатской стране может легко удовлетворить религиозную потребность без Казани.

Какие мечети в Лондоне, Париже, Амстердаме, Варшаве, Мадриде, Хельсинки! Чтобы расцвела культура, нужна, как модно сейчас выражаться, только политическая воля. Хотите пример? Пожелали в Казани иметь конный спорт, автоспорт, футбол, хоккей, баскетбол европейского уровня – они мгновенно и появились. Чему я, большой болельщик, безусловно, рад. Радуясь взлету профессионального спорта в Казани, как человек, знающий, что почем в спорте, сколько стоят приглашенные со стороны игроки, тренеры, содержание команд, спортивных баз, стадионов, медицинского обслуживания, миллионное страхование звезд, их быт, их передвижения, зарплата чиновничьего аппарата и еще многое другое, хотел бы обратить внимание на эти астрономические суммы. Могу с погрешностью в пять-семь процентов даже назвать суммы этих затрат, но не хочется сыпать соль на раны коллегам, людям чутким и эмоциональным. Однако сравнить попытаюсь, уверен – надо.

Как вы помните, в советское время деньги на культуру выделялись по остаточному принципу, главными статьями расходов были: армия, космос и содержание левацких режимов во всем мире. Но даже тот период в Казани вспоминают, как лучшее время для искусства. На мой взгляд, все яркие достижения литературы и искусства связаны с советским периодом, имена, известные миру: Рудольф Нуриев, София Губайдулина, Ирек Мухамедов – из того времени. Если бы культура получала хотя бы двадцатую часть того, что имеет сегодня спорт, у нее настал бы золотой век! Я не ставлю задачу противопоставлять культуру спорту, слава Аллаху, хоть спорт у власти в почете. Но в условиях российской действительности, где вся жизнь пронизана коррупцией, взяточничеством, и спорт весь продажный: от судей до самих игроков. Оттого любая победа, успех – сомнительны, не греют душу, не радуют. Если бы спорт в России был чистым, честным, то победы как-то оправдывали бы столь высокие расходы, а так – деньги на ветер.

Я вырос вдали от Татарстана, но кто знает меня, может подтвердить, что во мне татарского гораздо больше, чем у многих живущих там. И эти качества сложились благодаря силе искусства, благодаря тем песням и мелодиям, что я слышал в детстве, тем рассказам, что я внимал в застольях родителей. Для меня, повторюсь, человека, не чуждого спорту, творчество одного Ильгама Шакирова гораздо выше любых побед «Рубина» и «Ак Барса» или кубка в ралли Париж – Дакар, или награды за победу любимого жеребца президента на ипподроме.

Уже почти век живет на сцене «Зангар шаль», уверен, что и последующие сто лет она будет греть сердца людей. Искусство, литература, как правило – труд одиночек. И их, творцов, казалось бы, поддержать легче, чем спортивные команды, но не получается, к сожалению.

Балетные спектакли готовят годами, но идут они десятилетиями, балетам Дягилева, Фокина уже почти сто лет, и они не сходят со сцены. Музыка Фарида Яруллина к балету «Шурале», его оркестровые пьесы уже полвека пробуждают в татарах гордость за свою культуру, задевают в душе национальные струны. Я уверен, что победы слетевшихся со всего света за огромные деньги в не очень богатую республику варягов-легионеров, бьющихся за казанский футбол, хоккей, баскетбол, не могут вызывать подобные глубокие чувства. Уверен, гораздо больший эмоциональный подъем чувствуют зрители, когда чествуют на сабантуях истинных богатырей земли татарской.

Профессиональный спорт – часть масс-культуры, и я думаю, он не должен иметь преимуществ в финансировании перед национальной культурой. Это несравнимые величины, ни по каким параметрам, ни в краткосрочной перспективе, ни с оглядкой на будущее нашего народа. А спорт, прежде всего массовый, конечно, надо развивать, татары – спортивная нация, это общеизвестный факт.

Позволить себе рассчитывать на окупаемость культуры может только очень большой народ, например, русский, где читателей, слушателей десятки миллионов. В России одних писателей, даже сегодня, под сто тысяч. Они могут рискнуть пойти рыночным путем, хватит и тех, кто выживет, не умрет. Коммерциализация русской культуры уже дает о себе знать, результат известен каждому, и нет нужды обсуждать ее плоды. Татарская культура может выжить только с помощью государства – это аксиома. Она не выдержит даже кратковременного эксперимента.

Убежден, культуру восстановить гораздо труднее, чем экономику. Примеров тому немало: возьмите процветающую Турцию, там нет профессионального театра, книгоиздания в нашем понимании, да и литература не развита. То же самое и в Греции, где бываю часто, там только восемь лет назад появился оперный театр европейского уровня. А казанскому оперному театру уже более полувека. Отстав однажды в культуре, останешься навсегда на задворках истории, это не спорт – сегодня проиграл, завтра выиграл.

– И все-таки я хочу вернуть вас к поэзии, которую вы так высоко оценили. Какой период поэзии, какие поэты вам близки по духу?

– К поэзии я приобщился в пору, когда формируются вкусы, взгляды на жизнь, на искусство – в пятнадцать лет. В Актюбинске мне дали на ночь аккуратно переписанную от руки толстую в коленкоре тетрадь запрещенного в ту пору Сергея Есенина, с тех пор я и дружу с Поэзией. В ней, как я уже не раз говорил, есть ответы на все вопросы бытия. Поэзия мне нужна и в радости, и в дни печали, в нее я убегаю от невзгод, неудач, плохого настроения. Не побоюсь высказать крамольную, на взгляд литературоведов и национал-патриотов, мысль, что большая поэзия вненациональна, она не имеет границ. Хотя я прекрасно понимаю, что любая поэзия сильна национальными корнями. Но лучшие ее образцы становятся достоянием всего человечества и воспринимаются вне национального контекста. В этом сила больших литератур, больших поэтов, питаясь национальными корнями, им удается воспарить над местечковостью и подняться не только над своим аулом, но и над всем миром. В последние десятилетия, когда открылся мир, я часто бываю за границей, всегда захожу в Европе в книжные магазины и везде встречаю прекрасно изданные книги Омара Хайяма, Рудаки, Хафиза. К переводам этих поэтов хорошо приложили руки англичане еще полтора века назад, а от них, да и от русских переводов А. Тхоржевского тоже, отпочковались немецкие, французские, испанские, итальянские переводы. Но это сути не меняет, важна данность, поэзия Востока востребована как никогда.

Мое увлечение поэзией пришлось на время, когда она оказалась на пике своего расцвета, популярности, она могла соперничать с эстрадой, собирала полные залы Дворцов и переполненные трибуны стадионов. Тиражи поэзии равнялись тиражам прозы. Шестидесятые-семидесятые годы стали временем поэтов, ежегодно издавался альманах «День поэзии», страна знала, любила своих поэтов. Увлекшись поэзией, я, конечно, не пропускал и татарскую, прежде всего Мусу Джалиля и Габдуллу Тукая. В начале 1970-х я приобрел книгу стихов Равиля Файзуллина «Саз», изданную в «Молодой гвардии», до этого я часто встречал его стихи в периодике, его имя уже гремело в литературе.

По-настоящему я полюбил татарскую поэзию, когда начались мои татарские университеты в Домах творчества. Стихи Туфана, Сибгата Хакима, Зульфата я впервые услышал из уст Мустая Карима и Мусы Гали. Очень красиво читал стихи Рафаэль Сафин. На всех вечеринках в Домах творчества читали стихи. В Домах творчества сложилась традиция устраивать творческие вечера с участием приехавших на отдых поэтов. Однажды в 1978 году в Коктебеле я слушал на таком поэтическом вечере Рената Хариса. Помню, на русском он читал стихотворение «Русские ворота» и еще четыре стихотворения по-татарски. Читал великолепно, зал аплодировал ему долго, хорошая поэзия чувствуется по ритму, размеру, звуковому ряду. К этому вечеру в Крыму я уже ориентировался в татарской поэзии. К восьмидесятым годам, хотя и работала еще старая гвардия больших поэтов: Туфан, Сибгат Хаким, уже сформировалась группа литераторов, которая на долгие годы станет определять лицо нашей поэзии. Уже четверть века я внимательно слежу за их творчеством, редко в какой поэзии выпадает на один временной отрезок такой щедрый звездопад талантов. На всякий случай зарезервирую для себя в литературоведении определение этой группы как Великое поколение. Большинству из них сегодня за шестьдесят, кому чуть больше, кому чуть меньше. Это, на мой взгляд, Равиль Файзуллин, Зульфат, Радиф Гаташ, Мударрис Аглямов, Ренат Харис, Гарай Рахим, Рустем Мингалимов, Зиннур Мансуров, Роберт Ахметзянов, некоторых из упомянутых, к сожалению, уже нет с нами. Выскажу и такую парадоксальную мысль: родись они в разные периоды истории, каждый из них, индивидуально, стоял бы на золотом пьедестале поэзии. Нам выпало счастье знать, видеть, читать их в одно время, но по-настоящему разглядят их только наши потомки. Бывает так, что среди многих бриллиантов трудно разглядеть единственный, самый-самый. О них написано столько статей, исследований, монографий, что моя хвалебная оценка их творчества – излишняя. Любопытна она одним – это взгляд человека любящего, знающего поэзию и наблюдающего, что ни говори, со стороны. В этом мое право на оценку. Обидно, что никому их них, кроме Файзуллина, не удалось вырваться на всесоюзную орбиту, но это не их вина и не слабость их поэзии. Повторюсь, поэзия нуждается в покровительстве.

– Я согласен с оценкой названных вами поэтов, но вы сами говорите, средний возраст у них за шестьдесят, а поэзия – дело молодое. Отчего ярко не заявляют о себе, как ваши кумиры, молодые?

– Поколение поэтов, которых я назвал, подняло планку поэзии столь высоко, что еще десятилетиями мы будем замечать этот провал, немощь идущих вслед поэтов. Тут причин много – и слабость образования в последние двадцать пять лет, и резкое падение уровня культуры, и потеря интереса к самой литературе, признаем это. Каждый из названных мною поэтов и все они вместе сделали революцию в татарской поэзии. Они раздвинули ее границы, обогатили рифмой, формой и, прежде всего, философичностью, интеллектом, кругозором, образностью. Это поколение имеет прекрасное образование, за плечами некоторых и очная аспирантура, оно впитало не только родную культуру, историю, но и мировую. Идущий впереди них по возрасту Марс Шабаев, чувствуя потребность в развитии границ поэзии, перевел даже Уитмена. Сегодня я думаю, что его перевод в первую очередь был адресован этому поколению. К сожалению (может, я ошибаюсь в своем личном мнении), это первое такое мощное интеллектуальное поколение и, скорее всего, последнее. Этому поколению, к которому принадлежу и я, повезло, нас воспитало время, расцвет национальных культур, благополучие и мощь страны и высокое место писателя в культурной жизни общества.

Конечно, поэзия никогда не иссякнет, есть и в молодом поколении таланты: Ркаиль Зайдулла, Марат Закиров, но перед ними взяты такие высоты, такие эвересты, что дух захватывает! Это, если сравнить со спортом, всё равно, что после Боба Бимона, двадцать семь лет назад прыгнувшего в длину на восемь метров девяносто сантиметров, – заниматься прыжками. И после Боба Бимона каждый год появляются чемпионы мира, Европы, олимпийские чемпионы, им вручают золотые медали, безумные гонорары, но никто, уверяю вас, не забывает, что были восемь метров девяносто сантиметров! Великое поколение оставит после себя не только большую поэзию, но и её высоко поднятую планку возможностей. Вот такими ориентирами и сильна мировая поэзии.

– Сегодня в беседе с вами мы забрели далеко в литературу, и, пользуясь тем, что вы не уходили от вопросов, отвечали искренне и на все имели свой выстраданный взгляд – не шутка тридцать лет биться за место в татарской литературе, имея за собой реализованный успех в русской словесности, – я задам вам вопрос, очень волнующий меня самого, кстати, он неожиданно возник из нашего разговора. В шестидесятые у идеологов Кремля родилась благая идея – выделить из национальных литератур яркие имена и, всячески поддерживая их, демонстрировать заботу о литературах больших и малых народов. Для примера напомню: Киргизия – Чингиз Айтматов, Казахстан – Мухтар Ауэзов, Туркмения – Берды Кербабаев, Таджикистан – Мирзо Турсунзаде, Узбекистан – Гафур Гулям, Калмыкия – Давид Кугультинов, Башкирия – Мустай Карим, Дагестан – Расул Гамзатов, Чукотка – Юрий Рытхэу. Почему не нашлось такого лидера у нас, и кто, на ваш взгляд, мог претендовать на такую миссию?

– Этот вопрос беспокоит уже которое поколение татар, волновал он и меня. Сегодня мне 69, я отдал десятки лет литературе, и я скажу, каков был бы мой выбор.

Я вижу кандидатуру только Хасана Туфана, он имел для этого все: талант, авторитет, любовь народа.

– Но вы упустили из виду, что он был репрессирован и долгие годы провел в Сибири.

– Знаю, хорошо знаю. Много о нем читал, много слышал от людей, близко знавших его. В такой же ситуации и там же, в Сибири, находился и Давид Кугультинов, но это не помешало ему стать одним из самых заметных поэтов страны. Дело не в Туфане, а во власти, к сожалению, власти не нужен был вольнодумец Хасан Туфан. И писатели не очень рвались отдать пальму первенства одному, даже Туфану. Если не я, то и никто другой – и сегодня прослеживается в наших рядах. Не судьба, не повезло ни татарской литературе, ни великому Туфану, как не везло ему в жизни с книгами, переводами. Жаль, какое прекрасное сочетание, какая великая преемственность получилась бы: Тукай – Туфан! А был еще один вариант, для многих он может показаться фантастическим. Но я все же пофантазирую на эту тему, ибо так поступили мудрые казахи. Вместе со стареющим Мухтаром Ауэзовым казахи все время упорно поднимали молодого Олжаса Сулейменова. Когда Мухтар-ага ушел из жизни, Олжас автоматически занял его место. Я хочу сказать, что вместе с Туфаном следовало делать ставку и на Равиля Файзуллина, звезда которого в то время разгорелась даже ярче, чем Олжаса Сулейменова.

Сегодня, когда прошли десятилетия, Равиль Файзуллин своей жизнью, талантом, многотомным творчеством подтвердил, что вырос в крупнейшего поэта. Я думаю, что в те годы он уже стоял рядом с Евтушенко, Вознесенским, Рождественским, тем же Олжасом Сулейменовым и Мумином Каноатом, который мгновенно сменил умершего Мирзо Турсунзаде.

– Почему вы выбрали для жизни Ташкент? И что вас натолкнуло на занятие литературой?

– Я пришел в литературу из строительства. Пришел поздно – первый рассказ написал в 1971 году в тридцать лет. Меня с молодых лет, с юности влекло искусство: музыка, балет, живопись, литература, театр, кино, эстрада. В Ташкент я приехал в 1961 году и поставил себе задачу пересмотреть репертуар всех столичных театров. За год я с этой программой справился, включая и узбекский театр Хамзы, где тогда блистали непревзойденные актеры Шукур Бурханов, Аброр Хидоятов, Сара Ишантураева. Я даже стал ходить на концерты узбекской музыки, и с тех пор для меня лучшим певцом остается Фахретдин Умаров. Репертуар театров я пересмотрел не один раз. Мое постоянное присутствие в театрах было замечено кругом ташкентских театралов и меломанов. В те годы я подружился с молодым балетмейстером Ибрагимом Юсуповым, учеником Юрия Григоровича. Почти вся вторая половина ХХ века узбекского балета связана с его именем. В 1964 году Ибрагим Юсупов поставил в Ташкенте балет «Спартак». На премьеру приезжал сам великий композитор Арам Ильич Хачатурян. В ту пору любой творческий коллектив, гастролировавший по стране, непременно посещал Ташкент.

Не могу удержаться от перечисления коллективов, бывавших в Ташкенте, или, точнее, тех, чьи выступления мне удалось увидеть самому: Ленинградский БДТ Георгия Товстоногова, театр Николая Акимова, Кировский балет, где блистала ташкентская балерина Валентина Ганибалова. Знаменитый МХАТ, «Современник», Театр сатиры, театр Аркадия Райкина. В Ташкенте регулярно с большой помпой проводились Декады национальных искусств всех республик. Столица в ту пору имела пять больших концертных залов: Театр имени Свердлова у сквера, Театр эстрады на Навои, Ледовый дворец, концертный зал с органом «Бахор» и, конечно, великолепный Театр оперы и балета имени Навои, а чуть позже появится и роскошный Дворец дружбы народов. Кто только в них не выступал! Доминико Модунио, Жильбер Беко, Марсель Марсо, Сальваторе Адамо, Том Джонс, Хампердинк, Джорж Марьянович, Радмила Караклаич, Эмил Димитров, Лили Иванова, великий Николай Гяуров, Марыля Родович, Карел Готт, Дан Спатару и т. д.

О советских звездах и именитых коллективах я и не говорю, все достойные побывали в Ташкенте, и не раз. В те годы были модны мюзик-холлы, был и ташкентский, в котором блистали Юнус Тураев, Науфаль Закиров. Ни один мюзик-холл, а их в стране было четырнадцать, не проехал мимо Ташкента. Гастролировали у нас и мюзик-холлы из-за рубежа. Приезжали в Ледовый дворец Ташкента и мюзик-холлы на льду – незабываемое красочное зрелище!

А какие оркестры, великие биг-бэнды оставили свой след в Ташкенте: оркестр из ГДР «Шварц-вайс», испанский оркестр «Маравелья», оркестры Олега Лундстрема, Эдди Рознера, Юрия Саульского, Александра Цфасмана, Рауфа Гаджиева, Мурада Кажлаева, оркестр Дмитрия Покрасса, Леонида Утесова, оркестр Анатолия Кролла «Современник». В 1960-е годы А. Кролл возглавлял Государственный эстрадный оркестр Узбекистана, в котором пел незабвенный Батыр Закиров!

Знаменитый джаз-оркестр Карела Влаха с его бессмертным «Вишневым садом»! А несравненный саксофонист Папетти с итальянским оркестром «Палермо»! Даже легендарный оркестр Бенни Гудмана (США), давший в СССР всего два концерта, один из них провел в Ташкенте.

Когда в столице появился новый органный зал «Бахор», по тем временам лучший в СССР, все известные органисты, такие как Гарри Гродберг, бывали у нас по пять-шесть раз в году.

Вот почему я выбрал для жизни Ташкент.

Высокое искусство формировало зрителя, и я благодарен времени, Ташкенту, своему окружению, что они повлияли на мои вкусы, мировоззрение. Дали мне культурный багаж, с которым можно было вступать в литературу, в жизнь.

Но прежде чем перейти к тому, как я начал писать прозу, мне хотелось бы сказать несколько важных слов о кино.

Наверное, человек, внимательно читающий этот текст, уже задался вопросом: почему молодой провинциал из казахской глубинки решил одолеть репертуар всех ташкентских театров? Верно. Человек не может вдруг, в одночасье, стать заядлым театралом или меломаном, для этого нужна веская причина или чье-то влияние: семьи, друзей, возлюбленной.

Ташкент прельщал меня как культурный центр, он близок мне по ментальности, а к решению переехать сюда подтолкнул кинематограф, давший мне первые представления о культуре, другой жизни. Я дружу с кино с детства.

Моему поколению повезло с кинематографом: он родился в нашем веке, стал зрелым к нашим юным годам и на наших глазах вместе с нами умирает.

С киношниками Ташкента я познакомился сразу. Я хорошо знал Джамшита Абидова, Мелиса Авзалова, Равиля Батырова, Али Хамраева, Адыльшу Агишева. Киношники и указали мне путь в литературу, можно сказать – командировали. Как-то на презентации фильма Али Хамраева я сделал невинное, на мой взгляд, замечание, которое задело мэтра, и он мне ответил с иронией: напиши что-нибудь сам, а я обязательно это экранизирую. Сказано было прилюдно, и меня это крепко задело. Я вернулся домой и за три дня написал рассказ «Полустанок Самсона». Он был напечатан в московском альманахе «Родники» и с тех пор издавался раз тридцать, по нему делали радиопостановки. Это случилось осенью 1971 года.

Сегодня я понимаю, что те десять первых лет жизни в Ташкенте, прошедшие в насыщенной высокой культурой среде, и явились причиной того, что я начал писать, а реплика знаменитого режиссера лишь послужила толчком, рано или поздно это все равно бы случилось. В сорок лет я оставил строительство и уже тридцать лет живу жизнью профессионального писателя. Написав с десяток книг повестей и рассказов, я вдруг почувствовал, что мне тесно в рамках малого жанра. Наверное, к роману меня подтолкнуло и время, я видел закат коммунистической эпохи. К тому времени я общался не только с людьми искусства, среди моих друзей уже были представители высшей власти. В начале 1980-х годов меня стала волновать тема «человек во власти», «власть и закон». Я видел заметное раздвоение личности у людей во всех структурах власти, ощущал все нараставшую несправедливость вокруг, как и сегодня. Общество ждало перемен. И я написал роман «Пешие прогулки». Роман почти одновременно вышел в Москве и в Ташкенте, причем местный тираж был 250 000 экземпляров! Беспрецедентный случай! С выходом «Пеших прогулок» я получил широкую известность.

– Что, на ваш взгляд, более всего объединяет татар, живущих вне исторической родины: религия, культура, литература, язык, музыка?

– Конечно, важны все, без исключения, названные вами факторы, но, отвечая без раздумий на ваш вопрос, скажу – песня! Да-да, татарская песня – и народная, и современная. С первых сознательных шагов я запомнил песню – её пела мать, долгими зимними вечерами вязавшая пуховые платки, пела с подружками сестра Сания, пели в застолье мужчины-фронтовики. В Мартуке на каждой улице жили свои гармонисты. В нашем доме чаще всего бывал с тальянкой Гани-абы Кадыров, потерявший на фронте ногу и с одной ногой плотничавший! Позже его сын Хамза, физик-ядерщик, тоже замечательно играл на свадьбах. Сейчас обоснованно и необоснованно принято ругать коммунистов, но я хорошо помню, что долгие годы по четвергам по радио шел концерт татарской песни, а по праздникам давали концерты по заявкам. Для татар на чужбине это были святые дни – не меньше. Многие из Мартука тянулись в отпуск в Татарстан, и им всегда заказывали пластинки. Пластинка из Казани могла быть и свадебным подарком.

В 1984 году мой сын служил в армии, на Дальнем Востоке. Из Хабаровска во Владивосток я добирался экспрессом «Океан», и вдруг по радио начали передавать концерт по заявкам рыбаков. Хотите верьте, хотите нет, девяносто процентов заявок были татарской песней. Для мичмана Валлиулина, для старшего механика Яруллина, для матроса Валиева – гордостью наполнилось моё сердце, что и тут, на краю земли, не унывают мои земляки. Позже писатель Альберт Мифтахутдинов, живший на Чукотке, в Магадане, говорил мне, что и там, на Колыме – много татар.

В 1978 году я был в Доме творчества в Ялте и познакомился… с Ильгамом Шакировым. Он отдыхал в другом санатории и пришел проведать Амирхана Еники. Амирхана-абы дома не было, и я пригласил Ильгама подождать у меня. Ильгам и представил меня в тот вечер Еники, выходит, в один счастливый день я познакомился с двумя выдающимися корифеями нашей культуры. Узнав, что пришел Ильгам Шакиров, стали подтягиваться и другие писатели, отдыхавшие в это время. Быстро организовали на просторной веранде стол и сидели до глубокой ночи. По просьбе Амирхана-абы Ильгам пел в тот вечер много и от души. Этот концерт я запомнил на всю жизнь. Все оставшиеся дни в Ялте я провел с Ильгамом. В романе «Ранняя печаль» есть сцена с рестораном-варьете «Ницца», там мы не раз бывали с великим певцом. С собой у меня была только одна книга «Полустанок Самсона», и я подарил её с надписью: «Ильхаму Шакирову – удивительному человеку, видевшему в лицо весь свой народ». Поверьте, не было в СССР поселка, где живут татары и где бы Ильгам не пел!!! Поистине, ни одному владыке, царю не удавалось увидеть глаза в глаза весь свой народ, и только он видел татар от мала до велика. На его концерты ходят всей семьей, с девяностолетними старухами и грудными младенцами на руках, ходят и по пять, и по десять раз.

Я давно ношусь с идеей постройки ему народного памятника при жизни (чтобы он сам выбрал проект, место) не только как великому певцу, но и как объединителю, сохранителю нации. И на постаменте должны быть выбиты эти слова. А под ними – карта СССР с Казанским Кремлём в центре, и от него тысячи и тысячи лучей к местам поселения татар, где он побывал по велению сердца. Хочу упомянуть и Рашида Вагапова, Альфию Авзалову, Зифу Басырову и многих, многих других певцов, поэтов, композиторов, чьи песни тоже сохранили татар, татарскую культуру на чужбине.

Песней объединены татары, песней спаслись, с песней воевали и побеждали и с песней живут до сих пор.

Та летняя ночь на ялтинской веранде закончилась для меня еще одним сюрпризом – Амирхан Еники подарил мне роман «Гуляндам» о композиторе Салихе Сайдашеве в переводе Рустема Кутуя.

И еще один штрих к рассказу о татарских песнях и исполнителях. На 75-летие Мустая Карима съехались видные гости отовсюду, и каждого он поблагодарил в заключительном слове, и только про одного сказал так: «а Хайдара Бигичева мне словно бог послал…». Татарская песня оказалась самым дорогим подарком для сердца великого поэта.

– Вы прожили в Ташкенте тридцать лет, какую нишу в общественной, культурной, хозяйственной жизни Ташкента занимали татары?

– В среде татар в ходу живучая мысль, что якобы им нигде не давали хода. Но это совсем не так, посудите сами на примере Ташкента. Начну со строительства. Я сам работал в строительно-монтажных организациях – министром был Гази Сабиров. Замом министра в Министерстве стройматериалов работал отец известного ныне в Москве и в Казани предпринимателя и мецената Александра Якубова – Рустам-абы Якубов. В Министерстве строительства министром был Сервер Омеров, а министром сельского строительства – Таймазов. Главным архитектором Ташкента и архитектором знаменитой гостиницы «Ташкент» был всемирно известный Мидхат Булатов, автор многих фундаментальных работ по архитектуре. Один из крупнейших строительных трестов Ташкента возглавлял Наиль Клеблеев, республиканский трест механизации – Эрнест Ховаджи. Если названные навскидку первые лица были татарами, надо понимать, сколько при них работало соотечественников. Профсоюзом строителей руководил Исхак Забиров, доктор наук, издавший несколько книг по жизни и творчеству Мусы Джалиля. Узбекские профсоюзы возглавлял Р. Адаманов, начальником железной дороги был Кадыров, узбекским «Аэрофлотом» руководил Н. Рафиков.

Возьмем партийные органы. В ЦК комсомола, а позже в ЦК партии отдел пропаганды возглавлял Максуд Зарифович Узбеков, доктор наук. Секретарем горкома партии по идеологии, а позже и обкома был Карим Расулов, а его брат Рахим более десяти лет являлся прокурором Джизакской области, родины Шарафа Рашидова. Министром юстиции была Васикова, к сожалению, я многих уже не помню по имени-отчеству. В прокуратуре, в Верховном суде, МВД, КГБ много высочайших постов занимали татары. Министром МВД в конце 80-х был Вячеслав Мухтарович Камалов, чью фамилию я взял для своих книг «Масть пиковая» и «Судить буду я», ранее Камалов был первым замом председателя КГБ республики. Даже в суверенном Узбекистане ключевой пост главы таможенного комитета получил Рим Генниятуллин. Советником по внешней политике сегодня у Ислама Каримова – Рафик Сайфуллин. Большой вклад в создание Конституции современного Узбекистана внес академик Шавкат-абы Уразаев.

Но продолжим экскурс в долгое советское время. Коснемся культуры. Председатель Союза композиторов – Эльмар Салихов. Главный композитор «Узбекфильма» – Румиль Вильданов. Равиль Батыров, Ильёр Ишмухамедов – известнейшие режиссеры, и у знаменитого Али Хамраева тоже татарские корни. Главный киносценарист студии, её идеолог – Одыльша Агишев. Талгат Нигматуллин, актер, тоже прославился там. Возьмем Театр оперы и балета имени Навои. Долгие годы прима-балеринами были там всемирно известные Галия Измайлова и Бернара Каримова, и у главного балетмейстера Ибрагима Юсупова тоже татарские корни. Заглянем в Союз писателей. До сих пор мало кому известно, что один из любимых писателей Сталина Сергей Бородин – татарин. В 1942 году он издал культовую для русских книгу «Дмитрий Донской». Классиком узбекской литературы слыл Аскад Мухтар. Высоко ценился властью Зиннат Фатхуллин, драматург. У него очень известные сыновья – Дильшат, лауреат Ленинской премии, а младший – один из создателей легендарного ансамбля «Ялла». Я хорошо помню их дом, сад в Рабочем городке. По-настоящему большим писателем был Явдат Ильясов, писавший по-русски. Хотя он умер больше пятнадцати лет назад, татарскому читателю еще только предстоит ознакомиться с его творчеством. Наверное, его книги очень сильно повлияют на форму и стилистику молодых писателей – это другая кровь, но истоки у нее явно татарские. Очень известен и любим в Узбекистане доктор наук, искусствовед, сын нашего классика Хади Такташа – Рафаэль Такташ. Из художников, которых там много, надо назвать академика Чингиза Ахмарова, автора изящных восточных миниатюр. Он оформил классические узбекские поэмы-дастаны: «Алпомыш», «Бабур-наме». Он же иллюстрировал большую подарочную серию восточных поэтов: Фирдоуси, Хафиза, Хайяма, Рудаки, Руми, Амира Хосрова Дехлеви, Низами, Бердаха. Чингиз Ахмаров оставил после себя не только учеников, но и новейшую школу забытой восточной миниатюры. В моей коллекции есть работы его талантливых учеников – Сергея Широкова и Азата Юсупова. Из молодых художников, ныне известных на Западе, хочу назвать Айдара Шириязданова.

Хотелось бы упомянуть и спорт. В знаменитые годы «Пахтакора» там играли Ревал Закиров, Виктор Суюнов, Владимир Тазетдинов, Максуд Шарипов, Вилли Каххаров, Вячеслав Бекташев, Гали Имамов. Общество «Пахтакор» представлял чемпион Европы легкоатлет Родион Гатауллин. Единственный чемпион мира по боксу – Руфат Рискиев, и гимнастки, многократные чемпионки мира, Европы, Олимпийских игр – Венера Зарипова и Алина Кабаева.

Даже на ежегодных пушных аукционах в Ленинграде, куда поставлялся лучший в мире бухарский каракуль, узбекскую комиссию возглавлял мой сосед, выпускник Плехановки – Максуд Зиганшин. Назову и выходца из Ташкента миллионера Аниса Мухаметшина и братьев Расима и Рената Акчуриных.

Сходная ситуация в положении татар, или даже более благоприятная, была в те годы и в соседнем Казахстане. Многие связывают такую благосклонность к ним властей с родословной самого Кунаева и его жены-татарки, действительно, крепко помогавшей талантливым татарам. Но я, живший и в Казахстане, и в Узбекистане, утверждаю, что это больше связано с ментальностью казахов и узбеков, с их открытостью и широтой их души.

Вспомнил Ташкент и Алма-Ату и неожиданно подумал: а готовы ли сегодня в Татарстане так же щедро предоставить высокие посты, должности тем же узбекам, казахам? Вряд ли. Сужу по своему опыту. Двадцать пять лет с татарским упорством я пытался издать в Казани книгу – и только сегодня, на двадцать шестом году мытарств, она вышла, хвала Аллаху.

Но вернемся ещё раз в Ташкент. Хочу рассказать, а кому-то напомнить, как принимали здесь татарский театр. Отдавали ему самый большой и красивый зал, в ту пору театра имени Хамзы. С билетами были проблемы, как и на концерты Ильгама Шакирова, хотя приезжали надолго, на месяц-полтора. В эти дни разговоры в среде ташкентских татар – только о спектаклях, артистах. Актеров постоянно приглашали в гости. Однажды уже упоминавшийся Максуд Узбеков, работавший в ЦК партии, пригласил домой руководство театра и ведущих артистов. Там, в гостях, я познакомился и с Марселем Салимжановым, и с Азгаром Хусаиновым, директором театра. С Азгаром связь поддерживалась долгие годы.

Татарская диаспора Ташкента жила полнокровной национальной жизнью, на Шота Руставели находился большой книжный магазин, где много лет имелся отдел татарской литературы, тут же оформляли подписку на казанские газеты и журналы, назначали встречи. В узбекской столице любили гастролировать казанские театры и эстрадные звезды. Помню, в конце 60-х, встретив у филармонии её директора Ашота Назарянца, спрашиваю: когда приедет Доминико Модунио? Гастроли были уже давно объявлены, а знаменитый итальянец не появлялся. Назарянц, человек с хитрецой и юмором, отвечает: «А на что мне Модунио?» Я в ответ: «Будут аншлаги, большие сборы, сразу квартальный план…» А Назарянц с улыбкой: «Ну, эти проблемы гораздо лучше любой капризной звезды мне может закрыть Ильгам Шакиров, стоит мне только дать телеграмму в Казань!»

Я возражать не стал, знал, что творилось на концертах Ильгама. Пожалуй, он первый в СССР начал давать два концерта в день, для того, чтобы не разнесли вдребезги концертный зал. Ведь приезжали на выступления и из казахских городов: Чимкента, Джамбула, Туркестана, Арыси, из таджикского Ленинабада, киргизского Оша. Сейчас примерно такое происходит на концертах Алсу и Земфиры. И еще об Ильгаме и татарской диаспоре, и о любви народа к песне. В середине 60-х я часто и подолгу бывал в Москве по работе. Вечерами захаживал в кафе «Синяя птица», где один день играл саксофонист Клейбанд, а следующий день – гитарист Громин. Там я познакомился с молодым пианистом Владимиром Ашкенази, тем самым, который уже лет тридцать входит в мировую элиту исполнителей. Через год после нашего знакомства Володя, как и Нуриев, остался после гастролей на Западе. А тогда Ашкенази, узнав, что я татарин, сказал: «У вас есть очень хороший певец – Ильгам Шакиров». Я с удивлением спросил: «А ты-то откуда знаешь? Он исполнитель народных песен, поет исключительно на родном языке». «А мне о нем Ростропович рассказал», – ответил Володя и поведал краткую историю, которую я не забыл и через сорок лет. Оказывается, Ростропович днем репетировал со своим оркестром в каком-то Дворце, где вечерами выступал Ильгам Шакиров. Ростропович – человек увлекающийся, поэтому часто не укладывался в свое время и уходил перед самым концертом, когда музыканты уже настраивали инструменты. Каждый раз, когда Ростропович стремительно выходил на площадь перед Дворцом, он встречал огромные толпы людей, не обращавших на него никакого внимания и лихорадочно ищущих лишний билетик. Так произошло раз, два и три, на четвертый раз Ростропович подошел к афише, а на следующий день остался на концерт и все первое отделение простоял за кулисами, наблюдая и за залом, и за сценой, чтобы понять феномен невероятной народной любви к артисту. В перерыве он подошел к Ильгаму Шакирову, поздравил его с успехом и сказал много теплых слов. Через пятнадцать лет, познакомившись с Ильгамом, я получил подтверждение истории, рассказанной мне Владимиром Ашкенази.

Вот так тесно сплелась нить повествования вокруг одних и тех же имен татар, и казанских, и ташкентских, да и всех остальных, живущих от Калининграда до Владивостока. При всей нашей раздробленности живем мы одними песнями, одними молитвами, преклоняемся перед одними и теми же людьми – цветом нашей нации.

– О чем, о ком вы не успели написать?

– Жалею, что не успел создать серьезные книги о Салихе Сайдашеве, Фариде Яруллине, Рудольфе Нуриеве – это моя тема. Я неплохо знаю балет, серьезную музыку. С юных лет я дружил со многими творческими людьми, некоторые из них стали сегодня значительными фигурами в мировом искусстве.

– Почему вам не начать эти книги сейчас?

– Слишком затоптана тропа к дорогим для меня именам, то есть написано много книг, особенно о Р. Нуриееве и С. Сайдашеве, уже сложился стереотип, который не одолеть.

– И последний вопрос, Рауль Мирсаидович, что бы вы напечатали в первую очередь, если бы вдруг стали директором Таткнигоиздата?

– Первое, что бы я сделал, перевел на русский и английский языки всего Хасана Туфана, издал бы о нем книгу в серии «ЖЗЛ», в которую бы вошли книги и об Амирхане Еники, Мухаммете Магдееве, Гарифе Ахунове, Заки Нури, Мирсае Амире, Гумере Баширове, Нури Арсланове и о ранних деятелях нашей культуры: Гаязе Исхаки, Кави Наджми, Аделе Кутуе, Хади Такташе. Все издал бы на трех языках, как казахи. Надо признать, как данность: к сожалению, две трети татар не знают родного языка и вряд ли когда-либо будут знать его. Отрезать их от татарской культуры только из-за того, что они не знают языка – значит потерять нацию окончательно. Остается одно, доносить татарское до татар на других языках. В ХХI веке одна лишь культура цементирует нашу нацию, а новый век будет ассимилировать татар еще быстрее.

Следующим моим шагом было бы издание избранного всех тех, кого я назвал Великим поколением, конечно, открыв дорогу в этот список еще нескольким достойным поэтам. Из старшего поколения добавил бы Сибгата Хакима, Марса Шабаева, Ильдара Юзеева, оставил бы место и молодым: Ркаилю Зайдулле, Мударрису Валееву, Кадыру Сибгатуллину. Издал бы всех их на двух языках: русском и английском, на родном языке их творчество и так широко известно.

Отдельным томом издал бы рубаи Равиля Файзуллина, это особо мудрая поэзия, форма, дающаяся редко кому. Когда я вижу в западных магазинах книги Омара Хайяма, Хафиза, Амира Хосрова Дехлеви, Рудаки, Саади, я невольно воображаю этот том Равиля Файзулина, уверен, он будет востребован, ибо у Файзуллина нет прописных истин, банальщины, он отразил весь ХХ век, самый сложный и кровавый в истории человечества.

Перевел бы на татарский язык романы: Рустама Валеева «Земля городов», Явдата Ильясова «Заклинатель змей» и «Золотой истукан».

Издал бы книгу о парижанине Гаруне Тазиеве, его родители ташкентские татары. В шестидесятые-семидесятые годы он был на Западе культовой фигурой. Он самый известный вулканолог в мире, спускался в кратеры почти всех известных вулканов. Он известен на Западе не меньше, чем океанолог Ив Кусто.

Издал бы книги о выдающихся спортсменах: Гайнане Сайтхужине, Галимзяне Хусаинове, Ренате Дасаеве, Вагизе Хидиятуллине, Зинэтуле Билялетдинове, Габдрахмане Кадырове, Венере Зариповой.

В татарскую серию «ЖЗЛ» включил бы книги об Ильгаме Шакирове, Рашиде Вагапове, Хайдаре Бигичеве, Зифе Басыровой, Алмазе Монасыпове, Назибе Жиганове, Салихе Сайдашеве, Фариде Яруллине и других деятелях культуры – такие книги сегодня нужны как воздух. И многое, многое другое – но об этом в следующей нашей беседе.

Казань, Москва,

2010–2011

Назад